но, конечно, не полностью, уравнивая гитару и палатку с боями и походами. Да и сама эта отцовская сабля в глазах шестидесятников уже не блистала прежней идеологической чистотой. Поколение оттепели испытывало большой интерес к народовольцам, декабристам, коммунарам. Но это был уже интерес скорее к героям и героическому в истории вообще, безотносительно к содержанию их идей. Народовольцев и декабристов ценили за пронизывающий их деяния дух свободы, за самоотверженную, самоубийственную готовность «взять и переломить историю; а поскольку результат всегда более или менее одинаков – приходится ценить вот эту декабристскую готовность переть против рожна, то вещество идеализма и нонконформизма, которое при этом выделяется»
141. Аналогичным образом была переоценена и роль войны и насилия. Они также получили высокую оценку сами по себе, поскольку по умолчанию многие считали, что хотя война и чрезвычайно жестокий учитель, однако она не имеет конкурентов в воспитании истинно нравственного человека. Какие бы картины будущего ни рисовали, например, братья Стругацкие, вне зависимости от того, что они разочаровались в идеалах коммунизма, одно всегда оставалось неизменным: «Без прямого насилия над человеческой личностью – насилия иногда самого буквального, с применением пыточного арсенала, – Человека Воспитанного не получишь <…>. Откуда в пацифисте не то чтобы преклонение перед насилием, а столь страстная вера в то, что без него не обойдется? А очень просто: он сознает инерционность человеческой природы. И если эту природу не подхлестывать – Проклятая Свинья тут как тут <…> хороших людей по-прежнему формирует только война; что именно война является основным занятием этих хороших людей; что больше их взять неоткуда. А сама война при этом – дело срамное и смрадное, и первое побуждение всякого нормального человека – сбежать от нее. <…> Но сбежать некуда, потому что война будет везде»
142. Все это замечательно звучало и еще лучше читалось и пелось. Главным же результатом стало как раз общее признание, что именно война является основным занятием хороших людей, даже если какие-то ее высокие цели при этом будут утрачены. Поэтому, когда в 1990-х годах криминальные группировки воевали друг с другом, многими это не воспринималось как однозначный признак нравственного упадка.
Так или иначе со времен оттепели отцовская сабля все чаще оставалась висеть на стене. В мироощущении поздних советских поколений достойным подражания, интересным и даже «правым» стало выглядеть в первую очередь эстетически прекрасное или хотя бы увлекательное. Поэтому востребованными оказались исковерканные катаклизмами начала века шолоховские герои, солдаты, авантюристы, бунтари и революционеры вне зависимости от того, за что они боролись, и другие романтические и авантюристические герои. Прежде чем перейти к ним, отметим, что рисовал всех этих героев советский интеллигент, который зачастую и себя ощущал человеком непростым… и в определенной степени – не совсем уже советским.
