[7], – ответила я. – Наш мир сошел с ума, Анна! И если тогда безумцами считались те, кто не соглашался с линией стада, сегодня безумец тот, кто верит во что-то еще, кроме своей индивидуальности. Вот я и думаю, предвестник ли это надвигающейся трагедии или фарса? И еще: если бы мы захотели передать в красках всю эту паранойю, то, наверное, предпочли бы тусклый серый? Как вы думаете?»
В какой-то момент мы все-таки отважились покинуть отель. Парижане вернулись к своей повседневности, движение восстановилось, как будто ничего не произошло. Мы прошлись вдоль Сены, рассматривая лотки уличных торговцев. В своем большинстве – иностранцев. На площади перед собором Парижской Богоматери молодежь пела и танцевала. Погода стояла сырая, наша одежда, казалось, пропиталась влагой. Посреди этой ватаги молодежи гордо вышагивала огромная черная собака, похожая на барана.
«Я думаю, это сенбернар», – сказала я Ахматовой, нарушив молчание.
«Да, – ответила Анна. – Похож на моего Тапа. Мы с Шилейко нашли его полумертвым на улице. Я пыталась вылечить его, водила по врачам, несмотря на свои болячки…»
Она подошла к собаке и погладила ее между ушей. Пес понюхал ее туфли и живот и удалился.
«Посмотрите на этих молодых людей, – обернулась она ко мне. – Я завидую им. Завидую их беззаботности, их веселости. Они так не похожи на нас. Я все время ощущаю неопределенный страх. Даже ужас… Не тот ужас, который сопровождал меня в реальной жизни, а огромную пустоту из-за отсутствия настоящего страха. Не знаю, понимаете ли вы меня».
«Знаете, что я понимаю, Анна? Что эта пустота – повсюду. Даже на переполненных улицах. Пойдемте-ка в кафе, выпьем чаю».
Ноги сами привели нас к сегодняшней «Ротонде», хорошо известному в прошлом литературному кафе на Монпарнасе, на левом берегу Сены. Завсегдатаи – в основном парижане, хотя и туристов было немало. Ничего удивительного, что ноги сами привели нас сюда. Трудно сказать, о чем думала все это время поэтесса. Во всяком случае, со мной она не спешила поделиться своими мыслями.
Кресла «Ротонды» обиты красным бархатом, угловые диванчики – тоже. Нет, этот красный бархат не сулил ничего хорошего, тем более что был тесно связан с моими парижскими воспоминаниями. На стенах кафе – копии картин знаменитых художников. Ничто, казалось, не изменилось с тех пор, как Анна посетила «Ротонду» в свой медовый месяц, вот только завсегдатаи не пытались перекричать друг друга в споре.
Я посмотрела на Анну: она побледнела и дрожала всем телом. Ее тревожный взгляд искал Амедео. Когда он наконец вошел, мы узрели шокирующую картину. Одетый в какое-то тряпье, с мутным от многодневного пьянства взглядом, он предлагал одному из посетителей рисунок. Тот бросил на лист бумаги ленивый взгляд и спросил о цене. Модильяни ответил, но я не расслышала.
