— Вы выходите? — обратилась ко мне стоящая рядом девушка.
Сделав невольное движение в сторону спрашивающей и оглянувшись, я наткнулась на взгляд блондина. Он упорно рассматривал меня. Я опустила голову, стараясь стать как можно незаметнее. И вот тут меня ожидало настоящее потрясение.
Девушка держалась за металлические поручни. Ее ладонь была проколота. Наверное так выглядели руки того самого мифического Христа, которого пригвоздили к кресту. Хотя рана чуть зажила, видно было, что она свежая. Ассоциации были настолько сильными, что я не могла оторвать взгляд от этих стигматов. Я помотала головой, стараясь не произнести ни слова в присутствии подозрительного блондина, и попятилась внутрь вагона, пропуская стоящую за мной девушку. Сделав нарочно неловкое движение и прижавшись к ее руке, я сделала попытку приподнять длинный рукав ее шелковой, пестрой блузки. Вздрогнув, та тут же опустила руку. Но того мгновения и того кусочка кожи, что я увидела, было достаточно, чтобы понять, что передо мной тоже жертва тех же садистов. Пара рваных надрезов, неглубоких, не смертельных, но неуверенных и каких-то неровных, показались на внешней стороне запястья.
Поезд остановился. Двери открылись, и она вышла из вагона.
Что было делать? Нужно было быстро принимать решение. Сзади стоял и пристально рассматривал меня предполагаемый оператор банды. Я просто кожей чувствовала опасность. А впереди, мягко ступая белыми кроссовками по мрамору Проспекта Мира, исчезала загадочная женщина с такими же, как у меня, шрамами на руке.
Сделав выбор, я сделала шаг вперед. Двери закрылись у меня за спиной. Бандит, если это был он, поехал дальше.
Сменив цель, я немного огляделась. Все опять, казалось, было отлично. Если эта девушка попала в такой же переплет, как и я, то я узнаю у нее все, что знает она. Мы сравним наши воспоминания. Возможно, что ее показания реалистичнее моих, и я теперь буду иметь надежного свидетеля того, что все, что я говорю — правда.
Она перешла на кольцевую линию и села в сторону Киевской.
Но если она не пошла в милицию… Вспомни, дорогуша, ты пожалела сразу же, как рассказала. Так, так… Моя реакция… Да, вполне возможно, что она и не подумала рассказывать в милиции все, что с ней случилось. Страх, ужас, паника, а главное, боязнь, что тебя не защитят, найдут и убьют, а ты будешь, как дура, засвечиваться с ментами, которым глубоко плевать, есть ты, или нет тебя на этом свете. В таком ракурсе возраст всегда воспринимается как привилегия. Ну еще одну весну, еще одно лето, еще одну зиму пережить… Нет, я не права… Так рассуждают только старики. А тут, в том случае, если она затаилась, то у нее просто паника, а вернее панический страх, что ее найдут и добьют. Да что говорить! Такой же, как и у меня.
