— О, нет, скажи, что это неправда.
— Правда, — ответил Джованни. — Не переживай.
— Меня сейчас стошнит. — Корд опустил стекло, надеясь, что свежий воздух принесет облегчение. Они ехали по Печиз-стрит с ее бесконечными магазинчиками: еда навынос June amp;Ho, «Свежее Мясо от Крисфилда», потом клиника окулиста, ювелирный магазин. Джованни рассказывал, что в детстве родители посылали его в сигаретную лавку, и Роуз всегда добавляла мелочи, чтобы ее сыночек купил себе пакетик жевательных конфет в форме рыбок.
— Не понимаю, чего ты стыдишься, — сказал наконец Джованни.
Корд взглянул на него: Джованни хмурился.
— Я… — попытался сказать Корд.
— Это же здорово, — продолжил Джованни. — Я был на куче свадеб, когда моих сестер и кузин засыпали цветами. А сегодня — мой день. То есть наш. И меня беспокоит, что именно ты воспринимаешь это как нечто неподобающее.
— Прости, — сказал Корд.
— Возьми себя в руки, — бросил Джованни, подруливая к родительскому дому.
Корда накрыл страх — по-другому и не сказать. Одинокий голос был голосом отца, который требовательно повторял: Возьми себя в руки, в конце концов, и сделай как надо. Так бывало, когда у Корда не получалось поймать бейсбольный мяч.
— Приехали, — сказал Джованни.
— Прости, — сказал Корд. Он долго вылезал из машины, перед глазами все поплыло, как будто сейчас он грохнется в обморок.
— Да что ж такое? — с обидой произнес Джованни. — Почему бы тебе не гордиться собой?
Корд не успел ничего ответить, потому что дверь распахнулась, и к ним выбежала Роуз. Полная женщина в полиэстровых лосинах, в футболке и фартуке. У нее были седые до плеч волосы, на лице — аляповатая косметика и огромные накладные ресницы. Она сразу же заключила Корда в объятия. От нее пахло цветочным парфюмом и помидорами. Корду сразу полегчало. Одинокий голос молчал.
— Корд, я приготовила макароны зити. Ты поешь с нами?
Как хорошо в объятиях матери, принимающей тебя таким, какой ты есть.
Реган проснулась в комнате дочери. Страдая от бессонницы, она частенько приходила к Флоре. Прильнув к своей сладкой девочке, она чувствовала себя в большей безопасности, чем рядом с собственным мужем.
Какое-то время Реган просто лежала и смотрела, как дышит Флора, любуясь изгибом ее носа и черными ресницами, контрастирующими с молочно-белой кожей. Сейчас она даже засомневалась в своем плане. Впрочем, она клятвенно пообещала себе, что с Флорой все будет хорошо.
Реган встала с кровати, потянулась в своей шелковой пижаме и прошлепала по коридору в сторону супружеской спальни. Мэтт спал, откинув в сторону одну руку, словно пытался до чего-то дотянуться. Рот его был открыт, он громко и бессовестно храпел. И Реган подумала уже не в первый раз: как он умудряется вести себя так непринужденно? Про себя Реган полагала, что ее бессонница взялась от страха потерять контроль над собой. В старших классах ее учитель рисования Альфонсо Рэгдейл говорил, что она очень красивая во сне. Если задним числом отмести грязную подоплеку данного комплимента, Реган вдруг подумала: а не получилось ли так, что подсознательно она решила, что должна быть прекрасна во сне
