Или побежать сквозь огонь в той горящей тарудантской гостинице. Или сбросить кожу, точнее то, что от нее осталось.
Постыдная, адская смерть.
Безболезненная и быстрая, как сказал Филакис.
Что ж, для кого-кого, но для самого Брина в этой вылазке не было ровным счетом ничего быстрого и безболезненного. Хоть и закутался для защиты в многочисленные слои ткани, песчинки проникали внутрь, сдирая и без того ободранную кожу. В ночи пустыня мучила холодом, днем — палящим солнцем и жаждой. Он передвигался лишь в темноте, как тарантул, днем же заползал в ту тень, которую удавалось найти.
Заскучав, Брин съедал кусочек своего опаленного тела, срыгивал его и съедал еще немного.
Последние остатки здравомыслия развеялись, как песок на ветру, и Брин, не пытаясь бороться, соскользнул в безумие.
Впрочем, он со странной отстраненностью сознавал легкий вывих в собственной психике, но считал безумие более комфортным, более правильным, чем все известное раньше.
Он шел по следу диких верблюдов, обмазывался для развлечения и бодрости духа дерьмом берберских обезьян и, складывая горками камушки, подсчитывал убийства, которые совершил за свою жизнь: пять камушков на кучку, семь кучек, и еще четыре камня осталось — как раз будет ровно пять, когда он разберется с Вэл.
Только вот это требование насчет «быстро и безболезненно». Как же оно бесит, смешало все его планы! Он не привык в чем-то себя ограничивать и мечтает убить Вэл долгой, мучительной смертью. Отказаться от этого из-за какой-то странной прихоти Филакиса так же немыслимо, как променять бриллианты на горстку цирконов.
Итак, Брин путешествовал по ночам, истекая кровью и думая думы, и к тому времени как наконец-то отыскал описанный Филакисом лагерь и племя пирсингованных фаллических женщин, жаждал лишь одного — убивать и калечить.
Еще им владела потребность любить, причем любить жестоко. Брин сознавал, что сильно рискует, но уже решил, как поступит.
Вэл ждет самая мучительная смерть, какую он может придумать. Медовый месяц неспешной расчлениловки и пылкого живодерства, длительный, совершенный роман с болью.
Только пустыня — неподходящее место для этой долгожданной идиллии.
Смерть Вэл должна быть чем-то личным и столь же интимным, как самые бурные ласки, священным моментом между ним и любимой женщиной. А пока этот момент не настал, есть другие способы позабавиться.
К чертям Филакиса с его нелепым приказом!
И Вэл к чертям... в ад, придуманный им самим.
