Паучиха. Личное дело майора Самоваровой | страница 107
Недаром говорят: рожденные в мае маются. Самоварова родилась первого мая, и сколько себя помнила в детстве, в этот день ее партийная мать, надев на дочку белую рубашку с красным приколотым бантом оправлялась с ней на первомайскую демонстрацию трудящихся.
Так Варя возненавидела свой день рождения и возненавидела толпу, но обнаружила в себе жгучее любопытство к отдельным личностям. Она подолгу разглядывала кого-то из тех, кто шей с ней в колонне рядом, прислушивалась к их словам, присматривалась к манерам и одежде, а воображение быстро дорисовывало объемный портрет заинтересовавшего ее человека.
Ольга Рыбченко чем-то неуловимо напоминала Варе ее «сухую» мать.
Наверное, поэтому она так и не смогла стать ее близкой подругой.
Но если нежелание или неумение любить ближнего матери восполняли работа и общественная деятельность, у Ольги, как чувствовала Варя, все обстояло куда сложнее. Спустя годы в стремительно старевшей внешне соседке все еще горел болезненный огонь страсти к бросившему их с дочкой украинцу. Она все реже вспоминала о нем на словах, но по тому, как менялся ее голос, как вздымалась грудь при любом упоминании об отношениях с мужчинами, Варя понимала: она его по-прежнему ждет.
Квартира Ольги напоминала ухоженный крематорий.
Ей, учительнице, как водится, дарили по праздникам большое количество цветов.
Букеты, расставленные по всей квартире в вазах и банках, не выбрасывались хозяйкой месяцами. После того как вода начинала зеленеть и пахнуть затхлостью, Ольга выливала воду и еще долго держала все в тех же вазах высушенные цветы.
За исключением этой странности в доме сложно было соринку отыскать.
Всегда чистый пол, идеально вымытые в любое время года окна, обрамленные накрахмаленными занавесками. На кухне — моющиеся, в квадратик, обои, на них — керамические тарелки на гвоздиках. Старенькая газовая, двухкомфорочная плита, местами выскобленная до облупившейся краски.
Комната Регины была не похожа на детскую — после игр все игрушки немедленно убирались в коробки и прятались в шкаф, рисунки — в папку, карандаши — в ящик стола. На узкую кровать, с разглаженным, без единой складочки покрывалом, в течение дня нельзя было садиться.
Животных в доме никогда не держали, а уличная обувь сразу после прихода в дом тщательно протиралась мокрой тряпкой…
— Постойте! — настойчиво окрикнул ее низкий женский голос.
Варвара Сергеевна обернулась. Позади нее стояла немолодая официантка, обсуживавшая их с Ларкой в кафе. В руке у нее был букетик из сухой лаванды, подвязанный розовой ленточкой.