— Бах! — Не попал. — Трах! — Не попал. — Бах! — Кажется, тоже не попал. Нет, высокая трава шевелится, шелестит, раздвигается. Это там бежит собака, ищет, нюхает, шныряет и снова бежит назад.
— Молодец, Бобик! Золотая собака! Кулика несет. Нет, дикая утка у него в зубах.
Все возницы окружают охотника и его собаку. Все жадно слушают.
О, тут много дичи. Если специально заниматься охотой, можно хорошо прожить. Во всех тех речках, которые мы проехали, водится много рыбы. Тут двадцать восемь сортов всякой рыбы. От малюсенькой рыбки до огромных рыб.
Бореху, рыбаку из Терновки, это очень нравится. На черта ему вся земля. Хоть и красивая эта местность, вот, например, тут: лес с низенькими деревцами похож на большой барский сад на Украине. Эти маленькие, низенькие березки с опрятной белой корой как будто выбелены заботливыми хозяйскими руками. Да и так, вообще… Ему, Бореху, человеку, который видел всякие речки на свете со всякой рыбой в них, ему весь этот край не кажется чужим.
Он думает, что надо было бы этот край назвать не «Дальний Восток», а «Близкий Восток»…
И Борех, уже пожилой человек, отворачивает свое изможденное лицо, чтобы его не видели. Он стыдится. Может, он сказал глупость? Да где он только не был, а стыдится глупости. И всегда, когда Бореху приходится высказывать какую-то мысль, он думает, что это глупость; тогда он отворачивает лицо и смущается.
Но нет, это совсем не глупость. Мошко тоже так думает. Тут так роскошно, так хорошо, что если бы у него было время, он бы сел и описал весь Биро-Биджан на бумагу и разослал бы это по всем журналам и по всем газетам. Но нет у него времени, у Мошка. Надо же зарабатывать. Вот сейчас он везет кузню. Первую кузню в первую еврейскую республику. Надо же присматривать, чтобы не было никакого вреда.
— Ну, парни, хватит. Не шумите. Тут надо остановиться, чтобы кони немного отдышались. Вон там уже видно дома на Бирском опытном поле. Финкельштейн, агроном, как увидит их таких мокрых, то поднимет такой шум, что…
Да, правильно. Вон там, слева, видно несколько светлых пятен, которые дальше превращаются в четырехугольники. Вон уже видно жестяные крыши, видно даже, что жесть оцинкована и гофрирована. Это та самая жесть, которой покрыты почти все дома в этом крае. Это еще из той жести, которую немцы привозили сюда на больших пароходах, чтобы отсюда вывозить всякие богатства.
… Уже переезжаем последний большой мост, который еще достраивают. Телеги идут тут медленно. Справа от дороги менские «икорцы» (присланные от зарубежной организации «Икор» — примеч. авт.) сражаются с шестью лошадьми, чтобы те лучше тянули плуг. Над распаханной землей согнулись девчата, сажают картошку. Вдоль дороги навален шафранный кедрач — материал для большого дома.
