Мама застывает, открыв рот, и таращится на меня:
— Ты перешла все границы, Анна! Ищи себе квартиру, поняла?
Внутри будто все обрывается. Да, я не права. Но она ведь тоже хороша, пляшет под его дудочку. Это Роберт должен уйти, а не я. Он должен свалить к чертовой матери!
— Ты меня выгоняешь? — Тихо спрашиваю я.
— Или плати свою долю квартплаты.
Мое лицо застилает серой пылью. Не сразу удается понять, что это слезы, застывшие в глазах и мешающие видеть. Очертания мамы расплываются все сильнее.
— Его идея? — Опуская руки, спрашиваю я.
— Я все сказала!
И дверь с треском захлопывается прямо перед моим носом.
Паша
Жду, пока Аня примет душ. Ее очередь. Мы только что вернулись из спортзала. Знаю, странный способ провести вместе последний вечер перед предстоящей разлукой, но у меня абонемент, и Солнцева не разрешила пропустить посещение. Строгая, но что поделаешь. Так приятно ей подчиниться, аж скулы сводит от удовольствия.
В моих руках акустическая гитара. Старая, та, что служит мне верой и правдой уже больше восьми лет. Та, что десятки раз становилась утешением, успокаивала, исцеляла, всегда готова была выслушать и ретранслировать мои чувства в окружающий мир. Струны отталкиваются от пальцев и звенят в привычном ритме старой песни:
Стоп. Невозможно.
И в тысячный раз.
Пытаюсь согреться
В холодном мире без нас.
Где руки чужие
Обнимают в ночи,
Я все еще жду.
Отзовись, не молчи.
Сам не замечаю, что уже пою вслух. Выдыхаю. Попытка переключиться на что-то другое накрывается медным тазом — в голове все еще играет песня, которую мы на репе прогоняли раз за разом. Песня Леси. В ней что-то личное, не иначе. Даже с практически шедевральным исполнением всех наших партий, все решает ее голос. И слова. Выстраданные, идущие будто прямо от сердца. Так можно исполнять что-то такое, что пережил сам, что однажды испытал на себе.
Во время каждого исполнения мне сегодня казалось, что она повернется, и я увижу слезы на ее лице. Взмах волос, последний аккорд, поза, позволяющая взгляду свободно скользить по изгибам ее тела, и вот она поворачивается и… широко улыбается. И так каждый раз. Не тени грусти на уверенном лице, ни намека на тоску. Похоже, эти слова мало что значили для нее, либо были частью того, что она уже пережила и отпустила. Не знаю.
Уверяя себя, что у меня к этой девушке лишь профессиональный интерес музыканта, пытаюсь наигрывать ту самую мелодию.
Она не боится остаться одна.
Как воздух ему, а тебе не нужна.
