Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям | страница 79
Можно сказать, что здесь Владимиру Владимировичу тоже повезло — он определен делопроизводителем в лагерном госпитале. Но уже — нары в бараке на 60 человек, клопы, грязь, баланда.
«Суп или борщ — это бурак один на воде, а ужин и завтрак — каша и по 2 рыбки, хлеб ржаной 600 грамм в день» (15.05.1934).
>Рисунок Артемовского рудника. Ольховка, 1933
>Вагонетка с рудой на Артемовском руднике. Ольховка. 1933
С новой силой наваливаются тоска, депрессия, чувство безнадежности, закрадываются мысли о самоубийстве.
«Какое-то апатичное, бесцельное настроение, и тяжело на душе, только мысли о вас, мои дорогие, и поддерживают меня, а не будь вас, и меня уже не было бы» (там же).
>«Олюша! Место на реке Мрасс, где я купаюсь ежедневно. Ширина реки шагов 200. Берег обрыва синий. Это я. Здесь я раздеваюсь. Платье, тапочки»
>Почтовая карточка из бересты (с оборотом). Ольховка, 11.11.1933
Меняется и характер писем домой. Уже нет рассказов об окружающей жизни (не дай бог попасться на заметку лагерному цензору!), а посылаемые сыну акварельные миниатюры изображают пейзажи из прошлой жизни — море, Ливадия, солнечный закат, лунная ночь…
«Есть еще много что вам написать, но лучше, если при свидании с вами лично расскажу, а есть что рассказать, никакие книги не расскажут того, что человек видел и сам испытал за это время. Олюша! По цензурным уставам я тебе рисунков из лагеря не посылаю, дабы не было на меня каких-либо недоразумений» (16.06.1934).
Все мысли Левитского — об освобождении, о возможной амнистии к октябрьским праздникам, после очередной сессии ВЦИК, после принятия Конституции…
«Во всех умах наших только эта одна мысль, об этом говорим, этого ждем, с этой мыслью ложимся все спать и встаем…» (30.06.1936)
В глубине души он понимает призрачность этих надежд и все чаще уповает на Бога.
«Молю Бога только, чтобы дал здоровья и сил дожить до этого момента, когда скажут, что я свободен и могу ехать домой» (11.03.1935).
«Я уже перестал совершенно смеяться и удивляюсь, когда люди смеются, вся моя психология перевернулась, и я теперь совершенно не тот, что был, жизнерадостен, мне кажется, что, когда я приеду домой, я ни с кем, кроме вас, не буду даже разговаривать, до того мне надоели все люди, считал бы за большое счастье поступить в схимники» (5.04.1936).
