Я не раз за пилкой дров, которой занимался здесь раньше, некоторые дни (на общих работах), испытывал желание попилить их с тобой вместе или с Ниной; вернее, вместо нее — один — лучковой пилой. Пишу об этом, чтобы дать представление о том, какие мысли вызывают у меня отдельные фразы из твоего письма, что каждая фраза твоя рождает несколько других мыслей и желаний.
Может быть, уже теперь тетя Лида вновь добралась к вам через реку; и я догадываюсь, с каким интересом и удовольствием слушает она твои и Ирусины рассказы об экскурсии. Ты передай ей мой поклон хороший…
Я очень благодарю вас за присланные книжки, журналы „Наука и жизнь“, которые получил в последней посылке (от 30.III). Получил ее я числа 10-го, а книги позднее, после просмотра, числа 20-го. В них много замечательных статей. Что ты читаешь? И что кроме рассказов?
Благодарю за все присланное. Лишь мясо покрылось зеленой плесенью, но было мной очищено и благополучно и с удовольствием съедено. Я уже знаю о твоей и Ирусиной покупках для меня — спасибо вам, милые мои… я предполагаю, что след. посылка придет или в конце мая или в начале июня.
Ну, до свидания, мой милый, мой хороший. Я — твой Евгений папа» (Ночь, 27–28.04.1940).
* * *
«Мой милый сынок, мой Юрий!
Мне все понятно в твоих письмах; особенно фразы — выражающие твои чувства: что ты ждешь моего письма, что вы с Ириной — дружны, что письма Верочкины — замечательные… <…>
У нас стоит зима, начавшаяся давно и рано, с 25.X; дней десять или больше стоят хорошие дни теплой зимы, без холода и без метелей. Возможно, что и у нас снег несколько липок для лыж; но здесь никто из лагерников на них не ходит, а на мокроту глубокого снега в лесу жалуются. Зайцев, говорят, почти нет, лесники вольные нашли берлогу: ждут более глубокого снега для нападения, чтобы не удрал медведь.
Дни теперь должны прибывать; а то темно. Без освещения можно читать и писать только с 9½ часа утра до 3½ часов дня = 6 часов; в остальное время — сумерки темные и ночь. Занятия начинаются в 8 часов, прерываются в 5 ч. вечера в темноте, так что тропочка в барак едва видна.
Из письма Ируси узнал, что ты угощал ее, больную, блинчиками собственного печения и рассказал о кинокартине (должно быть о „музыкальной истории“). На меня это производит большое впечатление, потому что, вероятно, так бывает не часто, по исключению, в виду болезни, а является тем наиболее желательным отношением брата к сестре, проповедовать которое было бы бесполезно, если бы его не случалось, но за него следует „зацепиться“, если оно случалось, и, конечно, было испытано как обоюдно приятное; так что пожелать повторения его, значит, пожелать того, что тебе и самому хочется. Остается — помнить удачный опыт и развивать силу воли к такому отношению: это также интересно достигать, как в любой борьбе успеха; в этом и есть счастье. Так, на всю жизнь.
