Еще, чтобы закончить тему с языками: в школе изучался и грузинский язык. Причем в тех же практически объемах, что и русский. Отношение к этим урокам у большинства школьников-абхазов, да и русских, было сами понимаете какое. Грузинский язык в Абхазии!.. Фазиль ему так и не научился (да не очень к тому и стремился).
Фазиль сменил несколько школ. Что любопытно: в одной из них, тогда — народном училище, за тридцать лет до него учился Лаврентий Берия (и жил вместе с матерью по соседству, снимал комнатку).
Свои школьные годы Искандер не раз вспоминал и «от себя», и от имени своих героев. Вспоминал больше не о занятиях, а о друзьях и одноклассниках. Или, как сказали бы сейчас, — о внешкольной активности.
Мальчики и девочки учились раздельно. Фазиль пошел в первый класс в шесть лет, то есть очень рано по тогдашним меркам. Пока разбирались, брать его или не брать, прошел целый месяц, коллектив первоклашек успел сплотиться. В итоге Фазиль начал школьную жизнь как опоздавший одиночка — да еще самый младший в классе. Он просто не мог понять новых строгих правил — например, что на уроке нельзя громко разговаривать. Почему? Разве кто-нибудь спит или больной?
Своим в доску Фазиль так и не стал. Правила он, конечно, усвоил и освоил, но примерно так всё продолжалось вплоть до получения аттестата. Есть у Искандера, кстати, в рассказе «Чик и Пушкин» замечательный афоризм, прекрасно подходящий что для тогдашней, что для нынешней системы школьного (и не только) образования: «Школа предлагала ему во время урока как бы заснуть для жизни, чтобы проснуться для учебы».
Засыпать для жизни, само собой, не хотелось.
У Фазиля немало портретов школьных педагогов, в основном ироничных и даже, что для сдержанного Искандера редкость, карикатурных. Трудно судить, насколько эти портреты схожи с оригиналами, но тенденция вполне очевидна. Вот, например, директор школы из рассказа «Тринадцатый подвиг Геракла»:
«Со стороны могло показаться, что он больше всего боялся комиссии из гороно, на самом деле он больше всего боялся нашего завуча. Это была демоническая женщина. Когда-нибудь я напишу о ней поэму в байроновском духе».
Или завуч из «Школьного вальса…»:
«Маленький человек, весь красный, с красными глазами, с выражением лица, какое бывает у измотанных драками, но, однако, всегда готовых к новым дракам петухов».
А симпатичный учитель математики Харлампий Диогенович из того же «Тринадцатого подвига…» славен отнюдь не преподавательскими талантами, а тем, как артистично высмеивает нерадивых учеников.
