— Да, пожалуйста, расскажите мне все, господин комиссар. Мне все надо знать!
Деловым тоном, в котором все-таки слышалось, как сильно он потрясен, комиссар поведал мне, что Эву нашли в лесу, неподалеку от озера, школьники. Под головой у нее лежала голубая вязаная кофточка. Она перерезала себе вены.
— Я сам поехал туда первым. Сведения, полученные из Берлина, и установленные нами печальные факты говорят о том, что ваша сестра, очевидно чем-то потрясенная, ушла в четверг утром из школы, но сюда пришла только к вечеру. По словам смотрителя шлюза, она два, а то и три часа стояла на мосту, а потом побрела в лес. Она лежит в мертвецкой, — помолчав минуту, добавил комиссар. — Я уже получил разрешение судебных органов. Вы можете заняться похоронами.
— Не оставила ли она записки? — спросила я глухо.
— Да, — ответил комиссар, — записка лежала около нее в траве.
Он протянул мне через стол бумажку. Клочок, поспешно вырванный из записной книжки, в мокрых пятнах: «Простите! Но у меня нет другого выхода!» Записка была написана карандашом, ее обычным мелким и угловатым почерком.
— Не буду вас сейчас спрашивать о причинах самоубийства, — тихо сказал комиссар. — Видно, она не выдержала. Однако говорить об этом нам еще придется, и не только по личным обстоятельствам, но и в интересах дела. Многие причины, ведущие к самоубийству, в нашем обществе уничтожены. Тем не менее самоубийства случаются. Нам надо попытаться выяснить эти причины, чтобы устранять их.
— Да, — согласилась я. — Нам надо это сделать непременно. Кое-что мне известно, и все же я не понимаю се поступка. Она, видимо, себя не помнила!
— Или пришла в отчаяние, — добавил комиссар. — Но думаю, об этом мы поговорим позднее. Вам лучше всего было бы немедля позаботиться о перевозке и погребении. Поверьте, для вас сейчас самое лучшее — заняться делами. Сообщите, пожалуйста, когда состоятся похороны.
Коридор казался мне бесконечным. Но вот я снова очутилась на улице, залитой мягким светом осеннего солнца. Под мышкой я держала Эвин портфель. На голубой кофточке, лежавшей сверху, виднелись темные пятна.
С Рандольфом мы встретились на следующее утро у вокзала. Я попросила его поехать со мной, страшась свидания с матерью. Мы мало говорили в поезде и молча шли по безлюдным воскресным улицам тихого городка, мимо средневековых ворот с башней, по Рыночной площади, такой просторной теперь, потому что окружающие ее дома, разрушенные бомбежкой, не восстанавливали.
