Вольфганг ничего не ответил, но я видел, что он понял меня.
— Мы уверенно, прямой дорогой идем к своей цели, — продолжал я, — и даем добрые советы ребенку, который беспомощно стоит у дороги, вместо того чтобы крепко взять его за руку и перевести на другую сторону.
— Коллега Рандольф, — сказал Вольфганг, — не надо так отчаиваться. У меня больше оснований для этого, я‑то обнаружил полную несостоятельность. Не имеет значения, что вы написали Эве, это был отказ, и мог быть только отказ, и, вероятно, этого достаточно, чтобы гордость не позволила Эве показаться вам на глаза. Подумайте сами, Эва получила буржуазное воспитание, а ведь даже в наши дни редко случается, чтобы женщина первая призналась в любви.
— Знаю. И хотя я уверял ее как раз в обратном, может быть, она думает, что я презираю ее за слабость.
— Коллега Рандольф, вы верите, что можно покончить с собой из-за несчастной любви?
Он испытующе глядел на меня, произнося вслух то, о чем я неотрывно думал.
— Нет, — сказал я, — только из-за любви — нет. Но дело ведь не только в этом. Вы серьезно думаете?..
— Нет, нет! Даже если добавить к этому глубоко уязвленную гордость и стыд — нет! Это было бы непонятно! Но я знаю, что вы значили для Эвы и как велики были ее надежды!
Мы долго молчали. Я шагал по комнате, а он курил сигарету за сигаретой.
— Но что же нам делать? — спросил он наконец.
— Искать ее, — отозвался я. — Мы должны найти ее как можно скорее. С каждой минутой, что мы медлим, возрастает наша вина.
— Почему я не отсоветовал ей отправить это письмо!
— Нам следовало бы раньше поговорить о ней, — сказал я. — Все мы задним умом крепки. Но надо действовать. Где она может находиться?
— У Мартина в Западном Берлине, — ответил Вольфганг, вставая со стула. — У сестры ее, конечно, есть адрес. Я считаю, однако, что все ни к чему. Боюсь, что нам остается только ждать.
— Нет, я все-таки попытаюсь, — сказал я. — Сейчас пойду к сестре, а потом поеду в Западный Берлин.
— Говоря по чести, меня пугает горе сестры. Да и свидания с Мартином боюсь тоже. Вы сообщите мне, если что-нибудь узнаете?
— Разумеется!
— А вы не думаете, что она бежала?
— Вполне возможно, — сказал я.
— Потому что вас это устраивает?
— Нет. Потому что тогда не все потеряно. Мы бы вернули ее. Таких людей, как Эва, отдавать той стороне нельзя.
Мы простились, но нам и без слов было ясно, что мы часто еще будем видеться — с Эвой или без нее.
Я не воспользовался лифтом, медленно шел вверх по лестнице. Я не был знаком с Эвиной сестрой, не знал, говорила ли ей Эва обо мне, и поэтому не представлял, какой прием она мне окажет.
