И вот неожиданно появился человек, у которого нашлось для меня время, и говорил он не пустые фразы, он был честный и правдивый, знающий и полный энтузиазма, и в его словах мне слышались нежность и любовь. Не правда ли, любовь?
Не думайте, что хоть одно Ваше слово прошло мимо меня. Они все живут во мне. Но когда я остаюсь вдвоем с матерью, я замечаю, что они еще не обладают достаточной силой, что они окажут на меня воздействие, только если я буду знать, как ко мне относитесь Вы!
Я знаю, я слабый человек, и знаю, что Вы станете презирать меня за это — если не отвечаете на мои чувства.
Моим признанием я отдаю себя и наши отношения в Ваши руки. Простите, но я не в силах больше выносить такое неопределенное состояние. Прошу Вас, не мучайте меня дольше, будьте так же честны со мной, как я честна с Вами.
Ваша Эва Бреест.
Я провел ужасную ночь, сочиняя ответ Эве. Ответ был мне ясен: я не люблю вас, нет — вот что я должен был написать. И я знал, что не вправе оставлять ее ни дня в этом неопределенном ожидании. Но как сформулировать мой ответ — этого я не знал. Я обязан был поступить так же честно, как она, но надо было в то же время подумать, как предотвратить чувство безнадежности, которое охватит ее. Я хотел написать, как хорошо я к ней отношусь, как много она значит для меня, для нас всех. Я хотел сказать ей, что она вовсе не одинока. Хотел, но так и не сумел. Долгие часы провел я над письмом. Писал, отбрасывал написанное, снова писал, но все звучало либо сухо и фальшиво, либо оставляло ей надежду па мою любовь. В конце концов я преодолел свою нерешительность и написал, что хоть и не люблю ее, но готов и впредь помогать ей, готов вместе с ней обдумывать все ее проблемы и сомнения. На рассвете я перечитал письмо и решил во что бы то ни стало поговорить с Эвой лично.
Утром у меня была важная конференция, поэтому я пораньше заехал в школу и попросил привратника положить письмо для Эвы в учительской. Но и на конференции я не мог отвлечься от своих мыслей. Эва и мое письмо — теперь оно казалось мне крайне неудачным — не выходили у меня из головы. Я ушел с конференции, не дождавшись конца, чтобы поговорить с ней во время третьей перемены. Но я опоздал. Мне сказали, что Эва ушла после второго урока.
Я позвонил сестре, у которой она жила. Но та с утра не видела Эвы. Я дал телеграмму ее матери, которая жила в маленьком бранденбургском городке. Вместе с Иоганной мы сидели дома и ждали. Телеграмма от матери пришла вечером. «Эвы нет. Где она?» В эту ночь мы почти не спали и долго разговаривали, стараясь заглушить нашу тревогу. В пятницу утром я стоял у школы, поджидая Эву. Я понимал, что это бессмысленно, но не хотел поддаваться своим ощущениям. Я пытался внушить себе, что чувство ответственности пересилило у Эвы боль и отчаяние. Но она не пришла.
