— Ребятки, опаздываем, — сказала она, — пошли скорее.
Сильно задувало, шел дождь. По дороге на автобусную остановку нам пришлось идти против ветра, так что мы не разговаривали. В автобусе тетя обратилась ко мне:
— Так ты, стало быть, дружок, Элмер? Славно, что ты с нами пошел. — Я было протянул руку, чтобы передать ей деньги, но тут автобус тронулся. Во время поездки мы не разговаривали. Тетя Вертера то и дело раздавала нам мятные конфетки.
На конечной мы вышли и отправились на трамвайную остановку. Подсохло. Под стеклянной крышей остановки было тихо. Вертер и его сестра уселись на узкой скамейке, их тетя между ними. Я бродил взад-вперед неподалеку от них. Они тихо переговаривались.
— Да, — сказала тетя Вертера, — я немного поживу у вас. Хотите? — Я прислушался.
— У мамы нервы, — продолжала она, — вы, наверно, это тоже заметили. Такое случается, когда очень устаешь. Я приеду вам немножко помочь. Не нужно пугаться и паниковать, когда она говорит что-то непонятное, — продолжала она. — Это потому, что она устала, и тогда мысли путаются. Вы же знаете, что я имею в виду: спрашиваешь одно, а в ответ получаешь совсем другое.
— Да, — сказал Вертер полушепотом. Он беспокойно шарил взглядом по сторонам. Я приготовился передать деньги, но тут подошел травмай, так что мне это не удалось.
Целью нашей поездки оказалось низенькое, похожее на кафе здание, на котором неоновыми буквами значилось «Арена». Я не мог представить себе, что это цирк, поскольку там не платили на входе. Я хотел сказать об этом тете Вертера, но она с такой уверенностью провела нас через вращающуюся дверь, что я счел: она знает, куда идет.
Мы вошли в низкий, просторный зал, однако стулья там были не как в театре или кино — рядами, а составлены вокруг столиков. Внутри было человек тридцать-сорок, они что-то ели, пили и смотрели представление, частично происходившее в зале. Там стоял человек с устрашающей физиономией. У него была несоразмерно большая голова, волосы подняты дыбом, глаза устремлены на кончик носа. Носки его туфель были повернуты друг к другу. Его освещали яркие цветные снопы света. Он молчал и, казалось, выжидал. Люди хихикали. Как только мы уселись за столик, грянул оркестр, и человек беспомощным, протяжным голосом запел: «Я — тупой, я болван, дурачина Йопи!» Он кривил рот, словно его рвало.
Оказалось, что это был конец номера, поскольку занавес упал и люди захлопали. Из нас четверых смеялась только Марта.
