Эти жуткие «ученые» в большинстве своем, что лишь подчеркивает весь ужас их деяний, не были дьяволами во плоти. Напротив, Ева Юстин, например, была красивой молодой рыжевато-русой женщиной с узким лицом и волосами до плеч. Я еще помню, как она шла в институт по двору замка Тюбинген, со своей папкой в руке проходила она в солнечном свете до последней лестницы и пропадала в тени дверей. Подавая мне руку, она казалась дружелюбной и милой в своем ярком летнем платье, которое открывало ее красивые ноги в летних босоножках на каблучках. Когда она брала меня за руку, от нее исходило что-то хорошее, так, во всяком случае, мне казалось. Это и была обыденность зла — самое ужасающее во всем нацистском варварстве. И сегодня ужасает мысль, что для осуществления массовых убийств не нужно ни аффекта, ни преступной энергии, достаточно лишь старательной услужливости, послушания, чувства долга и технических возможностей.
После войны Риттер всячески снимал с себя ответственность за уничтожение народа цыган и, как и многие другие, нашел снисходительных судей. В 1950 году земельный суд Франкфурта-на-Майне снял с него обвинение. Но высшей справедливости было угодно, чтобы Риттер умер годом позже в пятидесятилетием возрасте, дослужившись до поста советника правительства в аденауэровской республике. Кто знает, какая карьера была ему суждена, проживи он еще два десятка лет.
Три недели провел я в закрытом отделении университетской клиники. Там было полно душевнобольных. Многие пожилые люди потеряли рассудок после бомбежек, или из-за того, что во время войны лишились всех близких. Я находился в комнате с солдатом, чей мозг был затронут прогрессирующим сифилисом. Совершенно обезумев, он принял меня за французскую девку, и стал гоняться за мной по кроватям. Я рванул звонок вызова. Через несколько дней он исчез, и один из санитаров на вопрос, куда он девался, ответил: «В Мариаберг, округ Ройтлинген, там он получит свой укольчик». Эта вюртембергская лечебница, в которой накануне краха Третьего рейха осели Роберт Риттер и Ева Юстин, тоже была «пунктом чистки нации». Я опасался попасть в Мариаберг, но в клинике обследовали лишь мое психическое состояние, сделали пункцию спинного мозга.
Я помню, как Риттер спросил меня, имел ли я уже половые отношения. Я удивленно посмотрел на него. Половые отношения? Никогда раньше я не слышал этого слова. Да неужели я не знаю, как это происходит между мужчиной и женщиной? Он попытался, по-медицински откровенно, объяснить мне: «Мужской член — это соединительный шланг с женщиной. Это как у кур». Но меня это не интересовало. Я чувствовал скорее отвращение к его подробным объяснениям. Конечно это было связано и с тем, что в нашем доме на сексуальность было наложено табу.
