Родня подсудимых заняла первые два ряда. Нам, партийцам, отводились задние скамейки.
— О, здорово, патлатый, опять пришел, — когда я входил в зал это произнес заключенный, сидевший ближе всех к двери, Женя Королев. После двух месяцев судов он знал меня в лицо.
— Да, Смерть! — ответил я, поднимая вверх сжатую в кулак руку. А что еще делать?
— Вот видно, наш человек, — он засмеялся и толкнул локтем соседа. — Молодец, патлатый.
— Эй, не разговаривать! — спецназовец ткнул меня в спину.
Я сел рядом с Женей 3. Она радостно махала рукой Вове Тюрину, невысокому парню в синей куртке. Тот умиленно смотрел на нашего бригадира.
Матери нацболов в это время заливались слезами, наблюдая чад в трех огромных клетках. Будто похороны, натурально.
А на самом деле парни приехали из тюрьмы посмотреть на девчонок, девчонки на парней. А кто-то просто спал целыми днями.
Тут же, в конференц-зале, были адвокаты, прокуроры, судья, мусора.
Но это так, декорации, фон.
Ходячая мантия, плешивый дядька, устроилась в кресле. Действие качалось.
— …Суд вызывает для допроса свидетеля Попкова…
Пристав, шнырь судьи, затрусил в коридор.
И прибежал обратно. За ним прихрамывающей походкой шел Рома.
Под расстегнутой черной курткой-бомбером был виден потертый зеленый «бундесверовский» свитер. Бывший изгнанник, которого десятью месяцами ранее ФСБ искала по всей Москве за организацию захвата путинской Администрации.
— …Преступлений никто не совершал, вы тут тридцать девять человек невиновных держите, — закончил Рома отвечать на вопросы плешивой мантии и прокурорш.
— Это не вам решать! — завелись две фурии в синих прокурорских мундирах. — Это суд разберется.
— Да, свидетель Попков, суд разберется, — пообещал судья. — Обвинение, защита, еще вопросы есть?
Вопросов больше не было.
— Свидетель, вы можете идти. Паспорт возьмите.
Рома развернулся. Он медленно подошел к клеткам. Окинул взглядом товарищей.
— Да, Смерть! — вверх поднялся сжатый кулак.
— Да, Смерть! — ответили нацболы по другую сторону решетки.
Судья, тетки-прокурорши, мусора, спецназ ФСИН впали в ступор от такого святотатства в храме российского порядка. Государство воздвигло здесь три огромные клетки, окружило их спецназовцами. Гособвинение уродливым бюрократическим жаргоном говорило о виновности заключенных. Власть каждым шагом, каждым жестом демонстрировала здесь свою вечность, незыблемость, готовность раздавить любой бунт. Подчинение, страх, мольбы о прощении, обращенные к прокурорским мундирам и судейским мантиям — таким путинский режим хотел видеть процесс над тридцатью девятью нацболами.
