- Ты прав, - сказал Тонда. - Пока у нас были пентаграммы на лбу, нам пришлось вкалывать как волам - до того мгновенья, как самая последняя сошла вместе с потом. Но отныне работа будет легка для нас, пока мы трудимся с утра до вечера, весь год.
- А между этим? - спросил Крабат. - Я имею в виду - вечером и после?
- Тогда нет, - сказала Тонда. - Тогда от нас одних зависит, как мы будем справляться. Но могу тебя успокоить, Крабат! Во-первых, такое случается не слишком часто - чтоб по ночам нам приходилось подниматься, а во-вторых, это тоже можно выдержать.
О пасхальной ночи и о печали Тонды по своей девушке они больше никогда не говорили, даже намёками. Но всё же Крабату думалось - он знал, где был Тонда, когда как мёртвый сидел у костра и не мигая глядел в даль. Каждый раз, когда Крабат думал об истории с Воршулой, ему сразу вспоминалась Запевщица - вернее, её голос, что он услышал тогда, у Шварцкольма, в полночь. Это было странно, и он бы с радостью забыл её, но у него не получалось.
Один раз в неделю, в пятницу, мукомолы после ужина собирались перед Чёрной комнатой, превращались в воронов - Крабат тоже скоро научился этому - и опускались на шест. Мастер зачитывал им каждый раз положенный отрывок из Корактора, всего трижды, и они должны были его повторить - неважно, что и как хорошо они запомнили из него, тут Мастер не был придирчив.
Крабат ревностно старался запоминать всё, чему учил Мастер: погодные чары и вызов града, обездвиживание и обращение с заговорёнными пулями, невидимость, искусство уходить-из-себя и что там ещё было на очереди. Дни напролёт, за работой, и ночами, перед тем, как заснуть, он без устали повторял тексты и заклинания, чтобы лучше закрепить их.
Потому что за это время Крабат уяснил: кто понимает в Искусстве Искусств, тот обретает власть над другими людьми, а обрести власть - такую же, какой обладал Мастер, если не больше, - это казалось Крабату высшей целью, ради которой он учился, учился и учился.
Была вторая неделя после Пасхи, когда однажды ночью мукомолов подняли с постели. Мастер стоял в дверях спальни, в руке - светильник.
- Есть работа, господин кум прибыл, шевелитесь, шевелитесь!
Крабат не нашёл в суете свои башмаки, побежал босым за остальными на улицу.
Было новолуние, ночь была так черна, что мукомолы не могли разглядеть собственной руки. Кто-то в общей сутолоке наступил Крабату деревянным башмаком на ногу.
- Эй! - крикнул мальчишка. - Нельзя поосторожней, баран!
