Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921: Дневник художника | страница 31

Есть что-то древнее в этой наивной работе. Дуновения ветра доносят чуть слышное пение муэдзинов. Далеко над крышами можно наблюдать мощные силуэты минаретов. Токари покинули верстаки, чтобы отдаться молитве. Сидя на корточках, с втянутой головой, они опустили могучие плечи в сторону Мекки. Короткая молитва – намаз, и снова токарные станки начинают работать.

Пишу эти строки под куполами одной лоджии, во дворе Баязид, которую я уже знаю^>65. Это старейшая мечеть Стамбула[7].

Сам не знаю, что думать о турецкой архитектуре, потому что многие люди отрицают её: всё, мол, взято из Византии, у арабов, персов. Однако есть много в ней логики и величия. Какое чувство пропорций, какая тонкость в деталях! Стрельчатые арки сделаны из кубов красного и белого мрамора. Капители колонн имеют особый вид; пендентивы нисходят сталактитами, временами золочёными. Сочетание двора с мечетью даёт впечатление роскошной взаимосвязи монументального образа. Каждое строение таит в себе что-то библейское.

Две женщины на Галатском мосту. 1910-е

Эта мечеть была построена на месте Бычьего форума^>66 и это оттуда взяты её чудесные порфировые колонны.

Вечернее омовение давно закончено, и дворик почти пустой. Недалеко от меня за столом в форме красного куба расселся важно общественный писарь. Две молодые женщины – ханум, с закрытыми лицами (как они меня беспокоят!) диктуют письма. Навостряю ухо для очаровательных, экспрессивных и музыкальных звуков совсем восточного характера. Через пролёт узких ворот видны голуби на соседней площади. Они подлетают шумной стаей и тотчас садятся. Пожилая женщина сидит под чёрным зонтиком перед тарелкой с горохом. Приближается турчанка. Бросает голубям горох. Вечер наполняется игрой грозных теней. Пора возвращаться в Харбие. Моё новое жильё где-то на конце света…

16 декабря

Работаю с жаром, примостившись на кровати, которая служит мне сразу столом и живописным станком. К несчастью, некоторых красок мне не хватает. Маленький тюбик у испанских евреев стоит шесть пиастров. Какая ирония судьбы! Я всегда рассматривал акварель с пренебрежением, сравнивая работу над ней с игрой на гитаре^>67.

Никто не мешает мне в работе, хотя двери широко раскрыты. Около меня лежит незнакомец в солдатском плаще и фуражке.

К несчастью, мои руки леденеют, а идти в Стамбул далеко. Более десяти километров от Харбие к византийским стенам и к Кахрие-Джами.

Очень трудно шлёпать по грязи в дождь через мерзкую Перу (обойти её невозможно). Мой непромокаемый плащ совсем меня не греет.