Сидя перед мовиолой, мы поорали друг на друга, пообижались и в конце концов договорились об изменениях в сцене на верфи. А потом отправились в студийный бар выпить. Внезапно Тото протянула мне листок бумаги.
– Ты достаточно взрослый, чтобы справиться с такими глупостями, – сказала она.
Записка была от Брижит.
«Вава, все не так, как прежде. А как было прежде? Я счастлива и больше не плачу. Мокрые пятна на бумаге не от слез. Во всем виноват Шарль Трене. Помнишь его песенку? „Плачет мое сердце“ и т. д. Проливный дождь испачкал письмо. У меня были неприятности в отелях Италии, так как я все еще Племянников. Когда ты станешь старым и седым, мы будем слушать песенку Эдит Пиаф „Падам, падам“… Клоун целует тебя. Софи».
Я заказал еще виски.
– Надеюсь, ты не запьешь или, хуже того, не станешь сентиментальничать? – спросила Тото.
– Я здравомыслящий пьянчуга и циник, – ответил я.
– Завтра мы переезжаем. Я закончу монтаж на студии «Бийанкур». Ты мне понадобишься.
– Я буду в Париже через неделю.
– А пока не дури за рулем. У меня в коробках прекрасный фильм, который не должен остаться сиротой.
Это был первый комплимент моему фильму. Сказанный такой женщиной, как Тото, он стоил «Оскара».
После райских каникул я вернулся, как и обещал, в Париж. Улица Шардон-Лагаш принадлежала прошлому. Я снял комнату на четвертом этаже отеля «Бельман». Его хозяин Жан Террай был мне знаком. Окна выходили на перекресток улиц Франсуа и Марбеф, где тогда не было светофора. Ночью я слышал визг тормозов и скрежет столкнувшихся машин. Я сам с собой держал пари: будет или не будет драка? И когда она возникала, подходил к окну, оценивая те оскорбления, которыми обменивались водители. Это был еще один способ времяпрепровождения.
Однажды ночью, разбуженный особенно шумным столкновением, я высунулся из окна и увидел довольно сильно пострадавшую «альфу-ромео», частично врезавшуюся в лавочку Бальмена. Другая машина – огромный «мерседес» – пустилась наутек. Из «альфы» вышла в полном шоке молодая женщина и села на тротуар около разбитой машины.
– Как вы там? – крикнул я.
– Мне плохо, – ответила она.
– Вызвать «скорую»?
– Ни в коем случае.
Одевшись, я спустился вниз и через две минуты оказался возле женщины. У нее была рана на лбу, но она не казалась серьезно пострадавшей. Она была молода и очень красива: аристократический овал лица, глаза неопределенного цвета, казавшиеся то сиреневыми, то синими, в зависимости от освещения и, как я заметил потом, от настроения. Одета она была в платье от дорогого кутюрье. В качестве драгоценности одна лишь тонкой работы золотая цепочка с крестиком. Женщина прекрасно говорила по-французски, но с легким американским акцентом.
