О, хорошие, ладные бакари, просторные на ноге, были давней мечтой Вантуляку. Унтайки хотя и повыше, и потеплее их, а Константин хочет, однако, бакари. Девочка сошьет их из нежной шкуры оленьих лап и разукрасит кусочками разноцветного меха. Такие узоры, такие красивые мули будут только у одного Вантуляку во всей тундре. Уж Начюпте постарается…
И молчали строгие сородичи, не спрашивая, где Вантуляку возьмет бисер, коли и в городе его не достать, молчали, понимая и не переча последнему желанию Вантуляку. Молчали и древние койка, словно ждали — пришел их час. Но рано!.. Старик обманул всех. Если Начюпте будет ждать свой бисер, белый, как сахар и снег, то, значит, она будет ждать и его, Вантуляку. Она будет думать о нем, и это охранит его и его путь от несчастий. Жди, Начюпте, Вантуляку обязательно вернется и принесет бисер. Только крепко жди. Каждый день жди твоего Вантуляку!..
Константин Вантуляку знал, куда и зачем он шел.
Быть может, в последний раз он хотел убедиться, что и сегодня тундра живет своим вековечным законом и дикие оленьи стада не забыли древней тропы, на которой много солнц встретил и проводил Вантуляку, и его дед, и отец деда.
То была тропа жизни.
Дважды в год, с восходом и заходом полярного солнца, шли по этой тропе стада.
Весною матерый самец с отяжеленной ветвистыми рогами головой вел свое дикое и буйное племя на север, в тундру, по которой истосковались за зиму оленьи глаза, их трепетные ноздри и быстрые ноги, обгоняющие ветер. А в тундре уже таяли спешно снега, зеленел ягель, и один только запах почек еще не распустившихся кустов багульника будоражил и пьянил горячую кровь. И на этот запах, в даль синеющего волглыми снегами горизонта, спешили за вожаком тонконогие лоншаки, важенки, брыкливые молодые вонделки и старые, судорожные хаптарки.
Осенью, ископытив сотни, тысячи километров луговых пастбищ, стада повернут назад, в тайгу, и опять вечным ориентиром им будет хребет Комогу-моу. У подножия Комогу-моу — хранителя заветных дум, в кустах тальника, затаив дыхание и всем телом своим, пристывшим к земле, чувствуя волнующую тяжесть жарких, сбитых в лавину тел, и вздрагивая от нахрапистого горлового свиста и бешеного перестука копыт, должен сидеть он, Константин Вантуляку, старейший из рода нганасан.
Он пощадит только вожака, чтобы путь его был спокоен, беспределен и вечен.
…Между тем нежданный гость с запахом стойбища Вачуг-озера и походкой молодого оленя уже подходил к костру. Шел он торопливо, легко, — да ведь и сам Вантуляку легко ходил в молодые годы, однако, осторожнее, а этот ломился через кусты напролом, без хитрости и утайки. Но, может, и в том была хитрость, чтобы предупредить старика о своем появлении?.. Если так, Вантуляку мог бы сказать, что к огню подойдет сейчас…
