Но от тревожных дум старика мир не стал хуже. Новый порядок разливался, как море, по тундре, остановить его были бессильны даже всевластные койка, и люди радовались этому.
Так не вернее ли будет идти с лёса советы вместе, как хочет Вова Токко, зоркий сын сына его?
Сам Вантуляку, однако, видел уже электричество. В Барахсане. Много домов, много маленьких солнц. Зима не страшна, пурга не страшна, жить можно!.. И совсем не болят глаза, если сидеть и шить бакари…
И, еще не сказав своего слова, Константин Вантуляку знал, что отпустит внука… То, о чем он собирался говорить теперь, казалось Вантуляку самым трудным и важным, поэтому он отыскивал в памяти короткие и простые слова, чтобы легко и просто было им в сердце внука.
— Даю тебе мою тамгу, — сказал Вантуляку и протянул Токко свою трубку, на чубуке которой кривым ножом вырезан им когда-то тугой лук с натянутой тетивой. — Теперь тамга твоя и твоих сынов. Помни, однако, стрела приносит удачу… Но помни, однако, и то: щадит она правого и беззащитного. Не нарушай!..
Подумал немного и добавил:
— Народ нганасан не знал позора от этой стрелы.
— Клянусь тебе, деда, я буду делать только добрые и честные дела!.. А ты — на, возьми мою трубку!..
— Давай, однако, — согласился Вантуляку, довольный. — И пора, светает. Уже и ветки затосковали без нас.
Они затушили костер, и пока шли к реке, Константин Вантуляку решил, однако, что на первом привале, когда внук будет кипятить чай, он и на его трубке вырежет знак удачи. Ведь впереди у Вантуляку была если уж и не столь длинная жизнь, то долгая и трудная охота и дорога с возвращением к правнучке Начюпте.
Звездное тихое утро заиндевело над Барахсаном. На Севере, или в крае полуночи, осенние утра кажутся непривычно долгими. Время будто приостанавливает свой бег на границе дня и ночи, темень и свет сходятся при сиянии звезд, и часто именно в эту пору озаряют небосвод мягкие короткие сполохи, похожие на перекошенное в большой воде отражение далеких, может быть, не земных лучей. Когда сполохи отыграют, звезды уже поблекнут и просветлеют сумерки — зримыми станут очертания сизых сопок по горизонту, заблестит черная гладь озер, разбросанных черепками по тундре, откуда-то сверху ударит и заполощет над стылым простором ветер. Всколыхнутся тяжелые гривы трав, побитых в одну ночь сильным заморозком, и ветер спутает бурые космы. С печальным вскриком упадет с высоты на крыло чайка, и будет далеко видно, как мелькает между колками олень — словно последняя тень уходящей ночи…
