Время от времени на него нападали приступы кашля, тогда в глазах зеленело, мысли и образы разбегались. Устав от кашля, лежал с закрытыми глазами и незаметно опять начинал думать, грезить, почти засыпая. Сегодня особенно тихо в квартире. На кухне не гремит сковородками мадам Сенатор, не слышно в коридоре осторожной и скрипучей поступи Рафаила Антоновича.
Но время от времени из-за запертых дверей до слуха Робейко доносился шепот, какие-то приглушенные разговоры, и он безотчетно прислушивался к ним.
Вдруг раздался стук в дверь, и робкий женский голос спросил:
— Товарищ Робейко, к вам можно?
— Войдите, — ответил он и на пороге комнаты увидел тоненькую девушку.
Это была Лиза Грачева.
— Вы так сильно кашляете, товарищ Робейко, — мне в моей комнате слышно. Я ведь тут рядом живу, за стеной. Я вам молока принесла… кружечку. Может, еще чем могу вам помочь?
Из коридора через полуоткрытую дверь падала в комнату полоса света. Сейчас эта девушка уйдет, закроет дверь — и опять в комнате будет темно и безмолвно. Молока ему, конечно, не нужно, но остаться опять в одиночестве не хотелось.
— Спасибо за участие, — сказал он приветливо. — Зажгите электричество, будем пить чай.
Она щелкнула кнопкой выключателя и ахнула: наволочка его подушки была вся в крови, которая шла изо рта во время кашля. Он сам только теперь увидел…
— Господи! — сказала Лиза. — Вам, верно, очень плохо… да? И наволочку я вам переменю, — сказала она, заметив, что он с выражением брезгливости на лице перелег на чистый край подушки. — И ведь у вас за эти два дня никто не был, — говорила она, роясь в его сундуке. — Я хотела несколько раз войти, но боялась.
Он улыбнулся:
— Неужто я такой страшный?
— Нет, теперь вы не страшный, но вот когда вы в вашем пальто и воротник поднят… Вы такой тогда гордый и неприступный.
Ему приятны были ее заботы… А она, увидев его улыбку, его тонкую, худую шею с напрягшимися жилами, жалела его и нисколько уже не боялась.
— Вы где работаете? — спросил он.
— Я учу красноармейцев. Но уже три дня не работаю — батальон наш ушел к монастырю на заготовку дров.
— Ушли все-таки? — переспросил Робейко оживленно. — Караулов был против… Значит, дрова заготовим вовремя.
Она стала рассказывать все, что узнала из разговоров на субботнике, и почувствовала по оживлению, охватившему его, как важны ему эти вести.
Робейко казался ей умнее Мартынова, которого она считала очень умным, потому что ничего не понимала на его лекциях. Видела, как просто, безбоязненно Робейко относится к своей страшной болезни, и удивлялась этому, — ведь он не верил, как верила она, в бессмертие души.
