Кенар и вьюга | страница 52
Лай смолк, собака ушла, ковыляя по взвьюженному снегу, впрочем, нет, она забралась под вышку, она ищет его, ее просто не видно, внизу темно и сама она черна как нефть. Ему кажется, что он чувствует запах псины, слышит, как она продирается сквозь снопы кукурузы, словно легавая на охоте. Собака залезла куда-то высоко, на деревянное перекрытие вышки, сейчас она кинется, прыгнет ему на спину, как хорошо выдрессированный зверь, и вцепится ему в горло…
И действительно, на спину наваливается тяжесть собачьего тела, он слышит голодное рычание, чувствует на шее ледяные клыки, и из груди его рвется дикий, нечеловеческий вой — но, как бывает в ночном кошмаре, с губ срывается лишь глухой стон, сдавленное хорканье. Это вовсе не собака, это сумка, он сам сунул ее за спину, прижавшись к доскам вышки, чтобы хоть как-то защититься от порывов пронизывающего ветра, а теперь, когда забылся на миг, колени подогнулись, он незаметно осел, и сумка свалилась на онемевший от холода затылок. Он вздрогнул. Выпрямился, схватил сумку, положил на кукурузные початки, сел на нее. Он уставился в пустоту, — внезапно посветлело, и ему почудилось, что прямо перед ним встал некий полицай-дрессировщик в костюме лэутара[3]. К его ногам ластилась черная как ночь сука с желтыми глазами.
Полицай — высокий, худой, чернявый, начинающий лысеть мужчина с волосами, зачесанными от виска к виску. Тоненькие, словно наведенные углем, усики, спускающиеся к уголкам губ, делают его похожим на латиноамериканца. На носу очки в черепаховой оправе, в руке, обтянутой черной перчаткой, поводок. Заговорил он металлическим голосом с хрипотцой, будто в горле у него был органчик.
— Ты думал, сударь мой, мы не встретимся больше? — И он нетерпеливо хохотнул, словно предвкушая веселый фарс. — Вообразил, что можешь скрыться от меня и от этой вот милой крошки? Фантазер ты, ей-богу! Нет на свете такой норы, где бы ты мог схорониться! Я привел тебе Пуму. Послушай, ты, так сказать, человек интеллигентный, тонкий, мы могли бы с тобой договориться, как культурные люди. Эта отсидка сокращает твои дни, просто жаль твоей молодости… Но ты твердолобый, как все твои косолапые коротышки с квадратными башками, думаешь сразить меня молчанием, нет, как раз наоборот, оно меня раззадоривает, разжигает азарт поединка. Тебя били, вижу. Но это примитивно, с такими устаревшими методами нам никогда не выйти в люди… Я не прикоснусь к тебе и пальцем, сударь мой, но позволь заверить тебя, что никто не выдерживал приятного общества этой славной девочки дольше двух суток! — Укротитель снял очки и, близоруко щурясь, протер стекла уголком черного платка. — Я, сударь мой, артист! Как бы это объяснить попроще? Обладаю чудодейственной властью над животными, особенно — собаками, я бы мог загребать нешуточные деньги. Чего это ты уставился на меня, как идиот? Я вылепил характер Пумы по собственному замыслу, — продолжал он, потирая пальцы, словно шлифуя монеты. — Ты слышал про «Собаку Баскервилей» Конан-Дойля? Дрянь! Погляди на эту! В наше время, сударь мой, когда двуногие стали хуже зверей, я не желаю учить собак, которых искренне уважаю, человеческим повадкам. Я в некотором роде зоофелист или зоофист, как тебе больше нравится, иными словами, я верю в их разум. Это способствует моему творческому самоутверждению на данном трудном поприще… Прошу тебя, посмотри на нее. Она полна достоинств. Клянусь, она справится с делом лучше, чем грубияны следователи, не признающие ничего, кроме кулака и дубинки. Конечно, ее приходится держать в строгости и, признаюсь тебе, когда у нее сезон, я не разрешаю ей путаться с кем ни попадя, чтобы дрессировка не пострадала, я сам ее пользую… Не смейся! Даже короткую разлуку с ней я переживаю очень тяжело. Правда, есть у меня еще Цумпи, ее сестренка, она еще не доросла и немножко извращена, но обещает многое… Итак, прошу внимания. Когда станет невтерпеж, позови меня! А с ней веди себя благовоспитанно, она может выразить свой протест слишком своеобразно, тогда я за нее не отвечаю. Вы будете питаться вместе. Не советую трогать ее еду, даже если она позволит… И, главное, никаких грубостей… жестокое обращение с животными вызывает во мне глубокое отвращение…