Не знаю, как там в других краях, но у нас «пэкурецем» называли землю, пропитанную пэкурэй, то есть нефтью, а людей, которые зарабатывали на хлеб тем, что развозили эту самую нефть по деревням, называли «пэкурарами».
…В чугунной печурке догорал последний ком пэкуреца. Господин учитель Тудоран сидел за кафедрой, закутавшись в пальто, и рассказывал:
— Когда Хория, Клошка и Кришан[1] затрубили в тримбиту, отозвались все Западные Горы. Горцы с острыми топорами и тяжелыми палицами спустились в долины. Народу собралось больше, чем листьев в лесу… Была у горцев такая поговорка: «Золотые наши горы — нас по свету гонит горе…»
В классе дымно и холодно: дров школа уже давным-давно не получала. Пусти мы на растопку, скажем, парту, стало бы теплее, но тогда четверым из нас пришлось бы сидеть на полу. Школа была совсем крохотной. Всего две комнаты. В одной из них жил господин учитель, во второй стояло шесть парт. За партами двадцать четыре ученика. Вот и все.
Пэкурец в нашей печурке мирно скончался, и душа его взвилась облачком белого дыма, половина которого ушла в трубу, а вторая половина расползлась по классу. Все мы сидели поджав ноги, все ерзали и прятали руки за пазухой, плотнее натягивали шапки — и все-таки мерзли.
Господин учитель поднялся, застегнул пальто и наклонился за пустой корзиной из-под пэкуреца.
— Не расходитесь, мальчики. Я скоро вернусь.
— Куда вы? — невольно вырвалось у меня.
— За пэкурецем. Должны же мы хоть сегодня кончить урок.
— Я пойду… разрешите мне пойти! — Я протянул руку за корзиной.
Глаза у господина учителя были большие, черные, с мягким коричневатым оттенком — и, казалось, видели наши детские души насквозь. Он протянул мне корзину. В дверях я обернулся и попросил:
— Только без меня не рассказывайте…
— Ладно, ладно, я буду говорить о чем-нибудь другом.
Я выбежал из школы. На улице пусто и холодно. Дома утонули в снегу по самые крыши. Все акации во дворах давно повырубили, а с тех пор как пустили на дрова и старый орех, росший посреди пустыря, наша слободка стала такой же печальной и странной, как тетка Леонора, которую муж, уходя на военные сборы, обрил наголо.
Из труб нефтекомбината валил густой дым, и в метель, когда он стлался совсем низко, казалось, будто сама земля источает зловещий чад.
