Наконец дверь распахнулась, и появилась раскрасневшаяся миссис Хейкин, которая рассыпалась в бурных извинениях. Она говорила быстро, время от времени нервно хихикая.
– Ой, простите, пожалуйста, мисс Стивенс! До чего же это было глупо! Я готова поклясться, что снимала цепочку. Всегда первым делом ее снимаю, когда утром спускаюсь вниз. Это все, должно быть, из-за спешки. Дело не в том, что я разволновалась, – просто память у меня никудышная. Ну, заходите же! Чудесный день сегодня, правда?
Последнее слово взвилось тоненьким запыхавшимся фальцетом. Мэри последовала за миссис Хейкин по коридору. Ее дом был точь-в-точь таким же, как их собственный, – вплоть до мельчайших деталей, даже до матового узора на стекле над входной дверью. Но как разительно они отличались!
На вешалке около двери Стивенсов всегда висела целая куча одежды: всевозможные пальто, макинтоши и шапки – от летней шляпы мистера Стивенса до синей в полоску школьной кепки Эрни. В прихожей у миссис Хейкин была такая же вешалка, как и у них, но насколько иначе она выглядела! На одном крючке болталась одинокая причудливая шляпка, на другом – серый шерстяной шарф, а все остальные пустовали. Мэри не могла припомнить, чтобы у них в прихожей хоть раз оставался пустой крючок: если снять пальто, под ним всегда оказывалось что-нибудь еще.
Заходя к Стивенсам, вы всегда чувствовали теплый запах жилого дома – запах табака, готовящейся еды, мятных леденцов Эрни. У миссис Хейкин было намного опрятнее, но, несмотря на безупречную чистоту, здесь слабо, едва уловимо пахло затхлостью, а когда дверь на улицу закрывалась, неприветливая замкнутость дома вызывала странное чувство, будто вы попали в заточение.
Миссис Хейкин поспешно вошла в гостиную, возбужденно разговаривая через плечо с Мэри, наткнулась на стул и чуть не упала. Она пронзительно рассмеялась и быстро отодвинула стул к стене, машинально погладив рукой кожаную обивку. Потом едва ли не бегом обошла стол и выдвинула кресло для Мэри.
– Садитесь же, мисс Стивенс! Или, может, вы хотите сесть в тени? Солнце и вправду очень яркое. А знаете что? Я сейчас шторку немного задерну – вот так! Теперь вам не будет светить в глаза!
– Мне нужно бежать, – сказала Мэри. Миссис Хейкин вдруг замолчала. Мэри впервые услышала медленное, тяжелое тиканье мраморных часов на каминной полке. Когда старушка заговорила снова, ее голос зазвучал совсем иначе. Он стал мягким и ласковым, будто она обращалась к тяжелобольному.
