Как это ему раньше не приходило в голову! Как ни тепло спать в опилках, но тебя будят собаки и разные ночные бродяги и сторожа, которые могут прогнать тебя с теплого ложа среди ночи. А если забраться под эти уютные попоны, которыми окутывают машину, какие удивительные сны приснятся в эту волшебную ночь!
Надо только подкараулить, когда все стихнет и сторож, шагающий по двору, отойдет в другой конец двора, затем неслышно мелькнуть в тени старых ореховых деревьев и юркнуть в мягкую попону, прижаться к борту, гладкому, как черная кожа, и заснуть до рассвета.
Зафар дождался самого темного часа, когда затихают все звуки, луна заходит за облако, в отеле гаснут последние огни и сторож начинает дремать в маленькой глиняной будке — там, где у садовников сложены лопаты и совки, грабли и ножницы.
Зафар движется в темноте, неотделимый от темноты. Он дотрагивается до заветной попоны, шарит, где можно скользнуть под нее, находит место, где сходятся концы, расширяет отверстие и слышит глухое ворчание навстречу. Сначала волосы подымаются у него на голове от страха, как будто он увидел демона.
Ворчание все ближе и злее. Луна выходит из облака, и Зафар видит, что его место занято. Старая уличная собака раньше его пронюхала, где можно выспаться. И хотя он хорошо знает ее — хромую, с полуоторванным ухом, с длинной свалявшейся шерстью, — но она не уступит ему этого теплого места.
Минуту Зафар стоит в растерянности, собака рычит уже громко. Зафар слышит, как сторож поднялся на это рычание в своей будке. Ничего не поделаешь — надо уходить.
Он плюет на собаку и одним прыжком снова скрывается в черной тени ореховых деревьев. Немного погодя он шагает грустно туда, где за два квартала отсюда его ждут знакомые опилки и стружки. А вдруг и там кто-нибудь уже улегся?
Зафар идет и бормочет:
— Проклятая собака, как она додумалась раньше меня, как это я опоздал! Зачем аллах дал собаке человечий разум! Все на свете так непонятно и так сложно! Трудно жить бедному человеку!
Мы шли по Эльфинстон-стриту в Карачи, как вдруг небо потемнело. Но это была не туча. Это двигался серо-синий, отливавший сталью полог, непрерывно шуршавший и трещавший. Наводящее тоску шуршание наполняло полнеба. Вглядевшись, мы различили миллионы существ, крошечные самолетики, построенные в бесконечные эскадрильи. Как будто пилоты этих микроскопических самолетиков все время палили из невидимых крошечных пулеметов и вся эта армада стремилась неудержимо в одном направлении. Иногда, как будто сбитые огнем, сотни самолетиков бессильно падали на землю, но остальные продолжали полет. Это летела саранча.
