Что же пели эти «дикие горцы» из таких далеких мест, куда идти нужно несколько дней от железной дороги, такие это дебри? Сам поэт и его друзья не получают там газет и вряд ли слушают радио, а между тем песня их была сложена именно там, в этой горной глуши, и именно там ее стал распевать горный народ, потому что она ему понравилась.
Вот что спели они:
Капиталисты Пакистана
испугались собственного народа,
испугались, что он встает и требует прав.
Они послали молнию-телеграмму Трумэну:
«Трумэн, Трумэн, спеши скорей на помощь нам,
присылай нам атомную бомбу, мы сбросим ее
на пакистанский народ».
И Трумэн им ответил телеграммой-молнией:
«Какая там атомная бомба! Нам так дали в шею
в Китае, что мы сами не знаем, что делать,
как управиться с Китаем.
Как хотите, так и разделывайтесь со своим
народом. Мне не до вас!»
— Под каким же именем он сочиняет свои стихи, этот «дикий горец»? — спросили мы.
— У него есть псевдоним!
— Какой?
— Его псевдоним — Бомба!
В кафе было шумно, потому что говорили все разом, и немного душно, потому что по случаю прохладной погоды окна были закрыты.
Толстый журналист медленно прихлебывал ароматный кофе из крошечной чашечки, тончайшее печенье хрустело на его больших белых зубах. Журналист пакистанец был важен и напыщен. Все доставляло ему удовольствие: и то, что он одет по-европейски, и то, что ведет беседу о вопросах большой политики, и то, что все признают его авторитет в этой области.
Придав своим черным бархатным глазам задумчивое выражение, он сказал:
— У нас можно печатать все что угодно!
— Сомневаюсь, что это так! — заметил я.
Он не спеша отодвинул пустую чашечку и тарелочку с печеньем, точно для возражения ему надо было освободить пространство, легко развел толстенькими ручками и сказал:
— Правда, выражать свое мнение могут два процента населения, не больше, но что же делать...
— Ну вот видите, а если бы выражали остальные девяносто восемь процентов, то дело приняло бы другой оборот!
— Это Пакистан. Я знаю, что у вас в Советском Союзе иначе. О, я хорошо знаю вашу страну, я долго ее изучал и много о ней писал. Меня считают здесь знатоком Советского Союза и всего, что касается его быта...
Тут он посмотрел на меня так, точно хотел сказать: «Меня не проведете: я стреляный пакистанский воробей...»
Я предложил ему сигарет. Он взял коробку и долго ее рассматривал.
— Я еще не видел таких американских сигарет, — сказал он. — Я курю обычно «Кемал» или «Честерфилд».
