Рядом лежал букетик красных цветов в целлофане — словно мелкое вещественное доказательство череды странных событий, произошедших со мной в тот день. Немного поколебавшись, я в конце концов решил оставить букет в беседке на скамейке. Мне показалось, это будет уместно. Я встал и двинулся к автобусной остановке. Подул ветерок — он понемногу разгонял тучи, застоявшиеся над моей головой.
Когда я закончил рассказ, младший товарищ спросил чуть погодя:
— Так и… в чем смысл истории? Что произошло на самом деле? Почему, зачем? Я так ничего и не понял.
Он имел в виду, что означала та странная ситуация, в которой я поневоле очутился на одной из гор Кобэ в тот осенний день, когда получил приглашение на концерт, приехал, а концертный зал оказался заброшенным зданием, и как такая ситуация могла возникнуть. Вполне резонный вопрос. Да и никакой развязки у моего рассказа не последовало.
— Я и сам ничего не понял, — признался я.
Да, словно у какой-нибудь древней загадки, здесь все осталось без ответа. Странное, не поддающееся объяснению событие, которое глубоко смутило и запутало восемнадцатилетнего юношу. Да так, что я чуть совсем не сбился с пути.
Я сказал:
— Мне кажется, повод или причина в той истории — не самое главное.
Товарищ недоуменно посмотрел на меня.
— Хочешь сказать — совсем не важно знать, что это было?
Я кивнул. Товарищ произнес:
— А вот мне интересно. Хотелось бы докопаться до сути, почему так произошло. Будь я на твоем месте, конечно.
— Мне тоже, разумеется, это не давало покоя, — сказал я. — Задумался я тогда не на шутку. Меня просто задело за живое. Но спустя время, посмотрев отстраненно, я начал осознавать, что все это — такая чепуха, выеденного яйца не стоит. В этом же нет никакой связи с кремом жизни.
— С кремом жизни, — повторил за мной товарищ.
Я сказал:
— В нашей жизни такое порой случается. Оно необъяснимо, беспричинно и лишь глубоко бередит душу. В такие минуты остается лишь пережидать, закрыв глаза и ни о чем не думая, отрешившись от всего. Как будто подныриваешь под высокую волну.
Младший товарищ мой умолк, задумавшись о высокой волне. Сам он бывалый серфер, ему есть что осмыслять в отношении волн. Наконец он сказал:
— Однако ни о чем не размышлять — это же, наверное, непросто?
— Пожалуй.
Как сказал тот старик: «А разве в этом мире хоть что-то сколько-нибудь ценное дается нам легко?» Так, с непоколебимой убежденностью доказывал свою теорему Пифагор.
— И как же, — спросил напоследок мой младший товарищ, — ты нашел разгадку тому кругу, у которого много центров и при этом нет окружности?
