Рогай оказался послушным, тихим, трудолюбивым человеком, и жил он в доме лега несколько лет, как равный член семьи. Вместо турлучной хижины он построил Мариону каменный дом, нянчил детей, и те полюбили его, и он привязался к ним. Услужливость свойственна благодарному человеку, и только разум того, на кого она направлена, способен установить ей пределы. Марион никогда не злоупотреблял ею и скоро уже считал Рогая как бы членом семьи, хотя в городе задолжавшим уже обривали головы и они до выплаты долга поступали в распоряжение того, к кому обратились в трудную минуту, и хозяева заставляли их трудиться, как если бы те были рабы, единственно в чем не имея воли - в наказании работников. Но пленник - не должник, на пленника закон не распространяется, и владелец был вправе предать его смерти. И Мариону однажды пришлось выслушать назидательную речь разбогатевшего перекупщика Обадия - речь, удивившую его. Встретив Мариона на торговой площади, Обадий сказал:
- Достойные люди города смотрят на тебя с укоризной, славный Марион!
- В чем заключается обида достойных? - вежливо спросил лег.
- Ты развращаешь нравы людей. Должники не хотят работать, ссылаясь на тебя, говоря с возмущением: Марион не заставляет хазарина трудится так, как заставляет трудится албан албана, мы с раннего утра до позднего вечера пашем, строим, сеем, молотим за скудную чечевичную похлебку, наши глаза застилает кровавый пот, а в это время Рогай, наслаждаясь послеполуденным отдыхом, спит в тени дерева на свежей траве. Видно, алчность затмила стыд у наших хозяев! О небо! - плаксивым тонким голосом воззвал Обадий, подняв толстые руки и лицо к небу. - Так ленивцы платят за доброту нашу! Нас же обвиняют в алчности! Послушай, Марион, продай мне Рогая. Я дам за него, но только из уважения к тебе... наклонись, я шепну на ухо, дабы меня не обвинили в расточительстве... я дам тебе целый золотой динарий! Но при одном условии: вели Рогаю за всеуслышанье объявить, что отныне душа и тело его принадлежит Обадию, который волен в животе и смерти раба Рогая!
- Но почему об этом он должен объявить во всеуслышанье?
- Разве ты не знаешь шестого закона третьего столбца? - удивленно воскликнул Обадий, указывая на врытые возле торговых рядов две медные плиты, в ширину и высоту достигающие шести локтей. - Пойдем, я напомню его! - И, подойдя к доске, на которой свод законов был выбит по-албански, ткнув жирным пальцем в третий столбец, громко произнес: "Если кто желает отдать себя по каким-либо причинам в полную власть другого человека и об этом объявит во всеуслышанье... тому не должно быть отказано в его желании"
