Я ни на чем не настаиваю. Но при оценке того, чем на самом деле был этот новый советский образ жизни, рожденный Октябрем, возникает множество новых вопросов, на которые мы до сих пор не дали ответа. А можно ли при экономической системе, отличительными чертами который был дефицит, нехватка предметов питания, одежды обуви, когда для многих центральной проблемой жизни была проблема выживания, создать какого-то нового человека с какой-то новой мотивацией? Я лично думаю, что нельзя было всю страну превратить в монастырь, где люди только думают о Боге и о спасении души. Монастырь потому и монастырь, что он для избранных.
Все дело в том, что даже в идеале монашеской жизни было больше реалистичного, было больше связи с интересами отдельной личности, чем в идеале коммунистической жизни, который в годы гражданской войны навязывал России марксист Ленин. Да, монах в монастыре работает без мысли о материальном вознаграждении. Но, тем не менее, он же работает не во имя общего, а во имя спасения своей собственной души. Он при помощи «безвозмездного труда» хочет прийти в рай, прийти к Богу. А тут советский идеал требовал от простого человека, чтобы он забыл и о своих детях, и о своих ближних, и отдал всю свою энергию беззаветному служению идее победы мировой революции. Откровенная утопия. Тем более в условиях, когда подавляющая часть крестьян жила в отдельном старом доме, построенном еще до революции, и после 1934 года спасала себя тем, что выкармливала свиней и пасла коров.
И здесь встает страшный вопрос, о котором мы забыли во всех нынешних дискуссиях. Почему, как только по тем или иным причинам уходила, распадалась советская власть, практически ничего не оставалось от советского человека, от того, что называлось «социалистическим образом жизни»? Есть советская власть – есть особый образ жизни, нет советской власти – все возвращается к тому, что было до революции, до «октябрьского переворота» Ленина и Троцкого. Ведь то, что мы наблюдали в начале 1992 года, речь о погромах на предприятиях, брошенных властью, о массовых разграблениях машинно-тракторных станций и даже брошенных властью предприятиях оборонной промышленности, происходило и раньше. К сожалению, из-за страха оказаться среди очернителей, наши литераторы так и не написали ничего серьезного о жизни и мыслях советских людей, которые на несколько лет оказались в зоне гитлеровской или румынской оккупации. Кстати, многие оставшиеся в живых представители дореволюционной одесской интеллигенции во время оккупации выехали жить в Румынию. А потом наш СМРЕШ их отлавливал и отправлял в Гулаг.
