Из рассыпавшихся глиняных гнёзд, зарешеченных окошек и разбитых дверей тянутся к закатному небу листы святых книг — дети с протянутыми ручонками, словно солнце породило их на синагогальном дворе, а теперь они улетают вверх, к маме.
Солнце спрятало своих детей за облаком, а их чёрные слёзы — хлопья остывшей сажи — остались на галерее синагоги.
Двухъярусная галерея, что высится пирамидой над руинами улиц и переулков, выглядит теперь совсем не так, как прежде.
Теперь она превратилась в двух орлов, один на другом! Верхний, со звериной головой и голубой грудью, которая просвечивает сквозь пурпурные перья, как речка сквозь заросли цветущих роз, впился в нижнего когтями четырёх бронзовых лап.
У второго, нижнего, орла — голова ангела. Блестящий змей обвил его шею. Крылья — две нависшие над бездной скалы. Он стоит, склоняясь над синагогой. И десять лап — соляных столпов — дрожат под тяжестью крыльев.
Наверху, у бронзовых лап верхнего орла, на фоне его голубой груди, я различаю крошечную человеческую фигурку.
— Кто ты?
— Я художник Янкл Шер, живописец узких улиц…
В зелёной бархатной блузе он стоит перед мольбертом. Эту блузу он когда-то привёз из Парижа. Второй такой не было во всём городе. Прохожие останавливались ей полюбоваться. Она застёгивалась на горле большим латунным крючком. Её полы переливались, как павлиний хвост, и у неё был десяток карманов, набитых кистями, карандашами и блокнотами.
Теперь эта блуза висит на нём, помятая и такая грязная, будто её носил петух, а не человек. Кисточка, которую он держит в зубах, напоминает нож резника. В косых, водянистых, близко посаженных глазах навыкате дрожит по огромной слезе.
Художник смотрит то на кривые улочки, то на холст и не верит своим глазам. С тех пор как он прячется на галерее, он впервые заметил, как изменился его мир.
Каким ветром принесло сюда этот собор? Откуда здесь, у мясной лавки, взялась ратуша?
Кто зажёг фонари на мёртвом синагогальном дворе?
Господи, за какие грехи побили камнями молельню Виленского гаона? За что огонь уничтожил деревцо у ворот?
Только водосточные канавы остались те же.
Хотя нет! Блестят от крови…
Янкл Шер собирается грунтовать холст. Где же истина, у него внутри или снаружи?
А может, это палитра во всём виновата?
