Что касается её бабушки, бабы Цвёклы, то добрей человека не найдёшь. Надо быть совсем бессердечным, чтобы предъявлять к ней какие-то претензии. А всяких историй у неё в голове как зёрнышек в маковой головке. Одна беда, баба Цвёкла парализованная, не может двигаться. Лежит, бедная, в чёрном шёлковом платье с блёстками, на маленькой деревянной кроватке.
Я люблю приходить к ним, даже если знаю, что Гликеле нет дома. Она иногда уходит к портнихе или на рынок. Отец есть отец, не забывает прислать из Ворнян пару злотых.
Баба Цвёкла узнаёт меня по тому, как я открываю дверь. Я открываю её хоть и медленно, но нетерпеливо. «Здра-а-авствуйте», — скрипит дверь, будто одна пила пилит другую.
Баба Цвёкла не помнит, сколько ей лет, а чернила в метрике так выцвели, что не разобрать. Зато она прекрасно помнит, что там, где теперь течёт Вилия, когда-то росла берёзовая роща и берёзы были выше Замковой горы. Баба Цвёкла тогда была маленькой девочкой, младше Гликеле, и с подружкой ходила в рощу за земляникой. А ягоды были с кулак, не то что теперь. Она собирала их не в корзинку, а в заплечный мешок.
— Когда ж это было? — спрашиваю я с удивлением.
— Ещё до первой войны. — Баба Цвёкла качает головой, и мне кажется, что в кровати лежит седой ребёнок. — Потом был великий голод, и люди съели всю землянику до последней ягодки, даже вместе с корнями; а потом пришёл император Наполон и поджёг рощу, ему берёзы были нужны, чтобы дворец построить. Но начался дождь и погасил огонь. От того дождя и родилась Вилия.
Сколько бы я ни слушал эту историю, она не приедается, как не приедается хлеб. А из того, что баба Цвёкла помнит все эти чудесные подробности и рассказывает сегодня слово в слово, как вчера и позавчера, как раз и видно, что всё это правда.
Ещё я очень люблю слушать историю, как баба Цвёкла с женихом сбежали прямо со свадьбы.
— А как его звали, жениха вашего? — Я прикидываюсь, что забыл, ведь баба Цвёкла так смешно рассказывает.
— Когда мой жених был маленьким, звали Кушка, вырос — стали звать Кушл, а состарился — стали звать Куш[10].
— Очень красивое имя.
— Имя ещё ничего не значит. Кого-то зовут Гута, но она страшная злючка, а кого-то Хая[11], но она сущий ангел. Но Кушка был исключением. Теперь таких не осталось.
— Жаль, что я его не знал. — Мне и правда жаль.
— Ещё бы. Кому доводилось с ним хоть слово сказать, тот сразу умнел.
Я проглатываю этот намёк и плету нить дальше:
— Но если он был такой умный, как царь Соломон, что ж вы сбежали от него прямо со свадьбы?
