* * *
На следующий день пришло осознание того, что момент расплаты близок. Согласно запискам, развешанным по всем стратегически важным местам квартиры, вечером Даррена ждала встреча, которая, скорее всего, обернется попойкой, с друзьями. А это значило, что назавтра он будет, в лучшем случае, лишь наполовину функционален, а уже послезавтра поздно вечером истекает дедлайн. Отсюда следовал очевидный вывод: нужно постараться написать как можно больше сегодня. Важно ведь еще учитывать, что куча времени уйдет на выполняемые в бреду перфекциониста ненужные исправления. До тех пор, пока слова не начнут терять смысл. Чтобы в результате получился текст, который будет выглядеть точно так же, как его первоначальный вариант.
На самом деле, слова и сейчас казались довольно бессмысленным набором букв. После вчерашнего трипа мозг успокоился и, подпитанный порцией кофе с изрядной дозой сахара и молока, был настолько работоспособен, насколько это вообще было возможно при сложившихся обстоятельствах. И все же кое-чего не хватало. Вдохновения. Даррен посчитал, что это так себе отговорка и нужно заставить себя писать во что бы то ни стало. Может, постепенно ему удастся погрузиться в тот писательский транс, плоды которого позволили ему так ошеломляюще быстро достичь успеха. Стоит только начать, уговаривал он себя. Сначала заставлять себя, писать через силу, а потом все придет.
Но приходило только раздражение. Раздражение собственной беспомощностью и бездарностью. Он начинал снова и снова. Писал предложение, перечитывал, стирал и печатал заново, по сто раз сверялся с записями. В какой-то момент он решил, что ему просто не хватает концентрации, что вокруг слишком много раздражителей: шум, свет и вообще. Тогда он накрылся с головой одеялом, чтобы отговориться от всего постороннего и остаться наедине с собственным гением. Под одеялом было жарко и тяжело дышать. Весьма прозаические беды великого творца. Пришлось отказаться от одеяла и искать другие пути выхода на связь с глубинами сознания. Но все пути, казалось, были перекрыты, и статья из-за этого продвигалась ужасно медленно. Даррен сидел за столом и ненавидел свою работу. Не так, как это делают многие из нас, бросая в сердцах эти слова при разговоре с близкими или вовсе в никуда, когда пришлось работать в выходной, когда повздорил с начальством, когда завал в пятницу вечером, или просто наступил понедельник, как всегда неожиданно. Слова, сказанные в порыве гнева, редко имеют силу. У Даррена все было иначе. В его случае это было активное действие, в которое он вкладывал силу и энергию, можно сказать, душу, в общем, все то, что стоило бы вложить в эту самую работу. Он со всей ясностью, на какую был способен его изможденный, забетонированный кофеином мозг, ненавидел ее. Ту самую работу, о которой он так мечтал. Которая вызывала такой протест у родителей и, как следствие, породила столько скандалов в их всегда мирной семье. Работу, которой он так гордился. Позже он вновь полюбит ее всем своим застывшим сердцем. Будет смотреть свысока на всех, кому повезло, по его скромному, но авторитетному мнению, меньше. Но прямо сейчас он ненавидел ее. И мечтал о самой рутинной работе, какую только можно себе представить. О работе, которая не требовала особых талантов и умственных затрат. О работе, на которую способен каждый человек, обладающий IQ не ниже — а может и чуточку ниже — среднего. Чтобы результат его действий не зависел от его настроения и психического состояния. Он бы с радостью девять часов в день пять дней в неделю перекладывал бумажки с места на место. С другой стороны, это, конечно, только сейчас ему так казалось. Пожалуй, любая работа периодически вызывала бы в нем подобное отторжение и неприязнь. Он думал бы тогда о ее бессмысленности или о том, что тратит зря свое время и потенциал, или о том, что для того, чем его заставляют там заниматься, давно изобрели роботов, или о любых других несовершенствах занимаемого им поста. В чем угодно можно найти недостатки. Особенно в плохом настроение. Не бросать же из-за этого сразу все дела.
