Послышался хруст снега, потом скрип деревянных досок и, наконец, тяжёлое человеческое дыхание.
— Вот, держи, — Светлый протянул мне сигарету и большое красное яблоко. — Нам ещё по яблоку дали, сказали, чтобы мы перед сном перекусили.
— Угу, спасибо.
Как и Светлый, Я тоже принялся грызть яблоко. Сладкий сок капал с моего подбородка и стекал за воротник куртки. Я утёр сок рукой, а потом умылся снегом, чтобы лицо не липло. Ненавижу когда лицо липкое.
Меня всё ещё не покидал вопрос, почему Я нахожусь загородом, в таком классном месте, меня кормят вкусной едой, заботятся о том, чтобы Я перекусил на ночь, и за всё это с меня не взяли ни доллара? Возможно, Я просто привык к жизни в Москве, где почти не встречалось проявление бескорыстия. Корысть была везде и во всём, в малой или большей мере. Мне было сложно просто так принимать еду из чужих рук, заботу, кров и не платить ничем взамен. Возможно, это тот самый неведомый мне ранее духовный закон равноценного обмена, когда ты не можешь принимать больше, чем можешь отдать.
Доев своё яблоко, Светлый с торжествующим выражением лица начал крутить в руках сигарету, рыхля и приминая табак внутри папиросной бумаги. Наконец-то, когда извращения над бедной сигаретой закончились, он достал зажигалку и закурил. Свет одинокого дома колыхнулся в сером дыму. Закинув оглоданное яблоко, как можно дальше в сторону леса, Я тоже закурил.
— «Обжигающий горло дым заполнил Его лёгкие, как заполняет густой утренний туман маленькие улочки Лондона поутру. Ледяной январский ветер, пришедший откуда-то с севера, где новый год наступал месяца на три раньше, чем в Москве, ударил Его по розовой небритой щеке. Он невольно повернул голову в бок, чтобы хоть как-то уйти от удара» — Светлый повернулся направо и углубился взглядом в тёмную чащу леса. — «Лес казался ему таким мёртвым, когда выпадало столько снега. Ни пения вечерних сверчков, ни звука трескающихся веток под тяжёлыми шагами ночных животных. Ничего…»
— Точно подмечено, — выпустил Я тонкую струю дыма.
— Как-то так.
— А может тебе писателем стать, а?
— Зачем? — он громко прочистил горло и сплюнул с крыши вниз.
— Чтобы знали.
— Что знали?
— Что лес бывает таким тихим.
Утром меня разбудила тишина. Тягучее, неприятное, давящее на виски утро выкручивало мне изнутри душу. Почему-то было беспокойно, даже немного страшно. Я ещё какое-то время повалялся в постели, елозя одеяло между ног.
Стараясь различить своими ушами хоть что-то помимо свиста от разорвавшегося где-то в ушной перепонке кровеносного сосуда, Я ждал. Скрип двери, тяжёлые мужские шаги.
