Кто-то кидает камушки в окно. Наверное, Андрюха, но я лежу на своей кровати и даже не думаю выглядывать в окно. Мне он стал неприятен. Так нельзя. Я ничего не понимаю. Но мне плевать. У меня есть Дана. Думая о ней, я улыбаюсь.
Раздается звон разбиваемого стекла, в комнату влетает массивный булыжник.
— Бля! Ты что охренел! — подлетаю я к окну. Смотрю во двор. Там никого нет, только ветер тащит по земле лист газеты. Испуганно, поджав хвост, пробегает мимо собака, шмыгает под арку.
Небо серое. Неприветливое. Бабушка храпит за стеной. В комнате быстро становится холодно. Меня пробирает дрожь.
Вздрагиваю от телефонного звонка.
— Алло!
— Алло! Алло! Сын!
— Папа?!
— Слышишь меня? Как вы там?
— Хорошо папа! Все хорошо! Как ты! Мы очень скучаем!
— У меня все отлично! Мы сейчас у берегов Аргентины! Скоро уже поплывем домой!
— Папа, как погода? Хотя плевать… Сейчас позову бабушку!
— Сын, как ты? Как учеба? Я не слышу тебя! Как бабушка? Дима! Я не слышу…
Связь обрывается. Слушаю, сжав судорожно трубку, короткие гудки. Жду. Жду чуда! Так хочется опять слушать отца, его взволнованный и радостный голос. Я понимаю, что невероятно по нему скучаю, по щекам текут слезы. Я не замечаю, я пытаюсь между коротких гудков поймать его голос.
— Папа, я так по тебе скучаю…
Комната усыпана осколками. Телефонная трубка захлебнулась гудками. Бабушка спит. Я сползаю на пол, и у меня начинается истерика. Слезы душат меня.
— Я так по вам скучаю…
Мне было шесть, когда умерла мама. Я ничего не понимал. Совсем ничего. Мне только сказали:
— Мама улетела на небо.
Но не настолько я был мал.
— Мама умерла?
— Да.
Вокруг меня были незнакомые все люди, они меня гладили по голове и повторяли:
— Бедный мальчик…
— Почему мама умерла? — допытывался я.
— Она болела и умерла.
— Почему врачи её не вылечили? — не успокаивался я.
Я не плакал. Был серьезен, сосредоточен, требователен к ответам.
А они все повторяли:
— Бедный мальчик.
Я смотрел на маму. Она, закрыв глаза, лежала неестественно вытянувшись, была ненастоящей. Я еще сомневался, но, когда мне сказали поцеловать её в лоб, перед тем, как её начнут засыпать землей, под губами я почувствовал что-то очень холодное и твердое. Как лед. Я заплакал. Заплакал от ужаса.
Они шептали вокруг все одно и тоже:
— Бедный… бедный…
А я точно знал, что меня обманули. Что это не может быть моей мамой. И я очень боялся то, что закапывали. Я обхватил ноги отца, вжался в них и дрожал. И требовал:
— Я хочу к маме! Пустите маму ко мне.
