Я стучусь в дверь напротив, толкаю плечом, передо мною маленькая комнатка. В окне небо, деревья с кисточками первой листвы. Все остальное в комнате погружено в полумрак и покрыто ровным слоем пыли: стол, телевизор, сервант с застывшем в нем тусклым хрусталем и ровными корешками книг. Крашенные темной краской доски пола со следами босых ног, обрывающиеся посредине комнаты. Я смотрю вверх — люстры нет, только черный крюк. Но и здесь никого нет.
Иду на кухню. Там сидит маленькая, измученная похмельем, женщина, болезненно курит, сутулится, смотрит на меня в раздражении:
— Принес?
— Что принес?
— Не юродствуй, доставай скорее и наливай…
— Но у меня нет ничего.
— Тогда иди скорее и принеси, я то я сейчас, бля, сдохну!
— Мне только нужен Андрей.
— Андрей?.. Его нет… его больше нет…
— В смысле?
— Ты принес? Наконец! Доставай скорее, и налей мне, я очень прошу, не мучь меня, налей!
Боже, все это просто неправдоподобно, я пячусь к выходу, меня охватывает ужас, панический страх, я разворачиваюсь и чуть ли не бегом устремляюсь к выходу.
На лестнице встречаю его, Андрея.
— Ну, слава Богу! Ты живой!
— А почему я должен быть мертвым?
— Я только что был у тебя, мне твоя мать сказала, что тебя больше нет!
— Меня нет, я для них больше не существую, есть только это…
Он достает бутылку водки. Улыбается своей шутке.
— Ты что ходишь им за водкой?
— Да.
Он отпихивает меня и начинает подниматься по лестнице.
Я слышу тихое:
— Чем скорее они сдохнут, тем лучше…
Я иду, меня пробирает озноб. Ветер продувает навылет мою легкую курточку, небо заволакивает облаками, начинается снег, крупными пушистыми снежинками. Мир становится сумрачным, холодным и пустым.
Мне становится страшно и одиноко. Нет меня во всем городе, город пуст, все умерли и похоронены, все собаки и кошки сдохли, а птицы попадали с неба мертвыми, и я точно знаю, что умру сейчас и я — в следующее мгновение, и этому никак не помешать, но больше пугает не смерть, а именно одиночество. С твоей смертью пустота не заполнится ни печалью, ни доброй памятью. Вот это ужасно. Как это…
— Привет, Димка! — из снежной пелены появляется Дана, мне тепло улыбается. Я теряюсь и застываю посреди тротуара, на меня налетает прохожий, бурчит: «Асилас».
Дана тоже в легкой курточке. Тепла улыбок не хватает, плечи её подрагивают.
— Зима вернулась.
— Да, — отвечаю. Потом, спохватившись, — Слушай! Идем в кафе?
— Идем! А куда, я здесь ничего не знаю…
— Ну, как же! Тут совсем рядом!
