Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы | страница 23



Я давно заметила, что в просто хорошей книге автор в конце подводит итоги, повторяя уже сказанное, а в очень хорошей – вдруг выруливает на совершенно новый уровень, новый поворот сюжета. Так было в книге о Шовене: от последней главы просто захватывало дух, потому что там открывались совсем новые горизонты. И во «Времени банкетов» тоже последняя страница открывает новую перспективу. А Фюрекс, автор «Оскорбленного взора», на последней странице преподносит «сюрприз» переводчику – таблицу, в которой подводит итог своего исследования, причем чуть не половину терминов он там вводит заново, и не очень понятно, как их переводить.

За судьбу тех переведенных книг, которые я выбирала сама, я волнуюсь как за судьбу собственных, если не больше. Очень хочется, чтобы они показались интересными не только мне.

* * *

На этом повествование о моей читательской и научной биографии заканчивается, а мемуарные картинки – нет.

Изложенная выше история общения с Бахтиным достойна занять первое место среди рассказов о моих фарсовых общениях с великими людьми (фарсовых – исключительно по моей вине). Для этой серии рассказов я придумала общее название: «Как кошка смотрела на королей». Кошка во всех историях метафорическая: это я сама. Но в первой истории – самая настоящая, с хвостом.

Как кошка смотрела на королей

Кошка и шапка

Этот эпизод связан с Георгием Степановичем Кнабе. В конце 1990 года в таллинском издательстве «Ээсти раамат» вышел под редакцией Юрия Михайловича Лотмана «Тютчевский сборник». У меня там напечатана совместная с Александром Львовичем Осповатом статья о князе Козловском. А у Кнабе – статья «Римская тема в русской культуре и в творчестве Тютчева». Из Таллина экземпляры сборника в немалом количестве (думаю, добрая сотня) приехали на Ленинградский вокзал; молодые коллеги, мобилизованные Осповатом, встретили поезд и привезли всю эту кипу пачек ко мне домой, благо от вокзала до моего дома пешком полчаса, а на такси – минут семь. Скажу сразу, что после того, как все авторы получили свои экземпляры, у меня их еще осталось примерно половина от первоначального числа, и только пару лет назад при посредничестве того же Осповата мне удалось осчастливить ими юных филологов из Высшей школы экономики. А тогда, в начале девяносто первого года, на меня была возложена почетная обязанность отдать Кнабе его экземпляры. Он изъявил готовность заехать за ними ко мне домой. А надо сказать, что работы Кнабе о римской повседневности в 1980‐е годы производили очень сильное впечатление, и я благоговела перед ученым, которого знала только по книгам. Дело было зимой. Георгий Степанович приехал с женой Ревеккой Борисовной, и она перед тем, как пройти в мою комнату, положила свою норковую шапочку на стул в передней. У меня мелькнула неотчетливая мысль, что лучше бы этой шапочке там не лежать. Но я же благоговела. Нужно было напоить гостей кофе, поддержать беседу (о чем – не помню совершенно). Гости посидели полчасика, потом распрощались и ушли. Тут я посмотрела на стул, где лежала шапочка. Вокруг него весь пол был покрыт серым пухом. Выяснилось, что, в отличие от меня, наша кошка Мура, тогда еще совсем молодая и не забывшая две первые недели своей жизни, проведенные на улице, отнюдь не благоговела и расправилась с норковой шапочкой по-своему и совершенно безжалостно. Подметая шерсть, я утешала себя мыслью, что ведь что-то же было у Ревекки Борисовны на голове, когда она уходила. Значит, шапка в основном цела. А может, хозяйка и не заметила ничего…