Тут полуграмотный сержант Семенин сообразил, подал голос: «А кто будет отвечать за такой разгром контрреволюционных формирований?» [6] Брозголь аж позеленел: «Этого разгрома и в такой форме требуют Партия и Правительство! Кроме того, вы чекисты и должны понять, что если вы будете брать от обвиняемых показания на первую категорию (то есть на расстрел. – Е. Л.), то отвечать никогда не будете, а взять такие показания вы сумеете, так как вы чекисты и поэтому должны суметь» [6].
Железным человеком казался Михаил Израилевич, а в действительности сам трясся и дрожал: жена-то у него полька! Душа по-заячьи в пятки ушла, когда свояченицу Мальвину из энкаведешных уборщиц выперли. Вот-вот до любимой Казимиры доберутся стукачи-палачи. Поэтому в первую очередь велел поляков уничтожать, дабы не заподозрили в благоволении к ним. И началось: хватали не только поляков, но и русских, белорусов, украинцев – с фамилиями, похожими на польские. Взяли профессора Павла Рымкевича: «На допросе я показал, что я русский, но меня стали убеждать, что я поляк, и после долгой “торговли” записали меня русским, а отца поляком» [7]. А начальник Октябрьской железной дороги Вишневский стал «польско-японским агентом» – «польским» потому, что так Брозголь требовал, а «японским» потому, что когда-то то ли в Японию, то ли в Китай съездил. К весне 1938 года в железнодорожных мастерских и на станциях не осталось ни одного немца, поляка, финна… Впрочем, такое творилось по всему городу Питеру и его окрестностях.
Далеко не все сотрудники НКВД были согласны с приказом № 00485. Младший лейтенант Фёдоров расхрабрился, самому Ежову докладную записку послал:
«В то время, как известно, наша Партия, Советская власть и Ваши директивы направлены на борьбу с националистическими враждебными элементами и их выкорчевывание с Советской земли, а установки капитана Брозголя направлены на борьбу с националами. По моему мнению, это противоречит и идет вразрез с политикой Партии по национальному вопросу, что может породить шовинизм лишь только потому, что мы имеем расположенные села в пограничной полосе Ленинградской области, исключительно состоящие из националов – финнов и эстонцев» [8].
Плохо знал марксизм этот Фёдоров! А Сталина и Ежова не знал совсем.
Другие сотрудники таких опасных писем не писали, зато изо дня в день ходили в партийный комитет УНКВД, называли происходящее произволом, обманом, «липой». Секретарь парткома Кирилл Борисович Гейман как-то даже пригрозил: «Тех, кто будет ходить в партком или вести разговоры о так называемой “липе”, будем рассматривать как антисоветчиков, склочников и будем бить по рукам» [9]. Ударили – не только по рукам, но и по головам: правда, позже, уже при Берии, и не тех, кто роптал, а тех, кто шибко старался исполнять приказ: Гейману первому наручники нацепили.
