После занятий — а иногда даже между занятиями — я изучал городскую культурную жизнь. Я посещал дискуссии о политике, современном искусстве, о существовании Бога, о последствиях открытий современной науки для теологии. Я брал уроки актерского мастерства, снова стал заниматься пением, ходил на концерты, в оперу и на драматические представления. Я видел Вернера Краусса, этого великого волшебника театра, в «Елизавете Английской» Брукнера, в «Общественном обвинителе» (Öffentlicher Anklager) Хохвельдера[19], в «Перед заходом солнца» Гауптманна, а также в роли Валленштейна. Краусс в «Капитане из Копёника» меня разочаровал — здесь его игра казалась уже рутинной. Курд Юргенс и О.В. Фишер все еще играли в Бургтеатре. Юргенс был впечатляющим актером, но роль Ковальски ему не удалась. Я помню, как слушал Восьмую симфонию Брукнера — мне пришлось простоять все представление, но хотя я был все еще на костылях, я даже не заметил долгого двухчасового возвращения домой.
Когда вернулся Пабст, я сыграл крохотную роль в одном из его фильмов (в главной роли был занят Эрнст Дойч)[20]. Я защищал современные произведения искусства в письмах к редакторам газет, а также и лично, нападая на критиков, которые обрушивали свой гнев на художественные выставки. Каждый вторник в семь часов утра я заявлялся на теологический семинар на задворках церкви Святого Петра, чтобы убедить отца Отто Мауэра в том, что его усилия напрасны. Я говорил, что верить в бога — это одно дело. Но попытки доказать его существование обречены на неудачу — ведь идея божественного существа просто не имеет научного основания. Кстати говоря, это был мой метод вмешательства: наука — это основа знания; наука эмпирична; прочие неэмпирические предприятия или логичны, или являются чепухой. Вместе с маленькой группой изучавших науку студентов мы вторгались на лекции и семинары по философии. Нас покорил Алоиз Демпф, громогласный оратор и выдающийся специалист по средневековой философии. На протяжении некоторого времени я мог перечислить все главные латинские определения аристотелевых терминов. Рорец[21] казался нам сносным — на его семинаре я обсуждал кантовские «Пролегомены». На особой встрече по социологии, где председательствовал Кнолль, а среди слушателей был Ганс Вайгель, я объяснял карнаповское видение семантики, а на семинаре Крафта я выступил с ультрадетерминистским докладом о поведении животных: почему птица взлетает прямо сейчас, а не мгновением позже? Потому что окружающий ее воздух, свет и тому подобное предоставляют необходимые для этого условия. Я был абсолютно уверен в том, что никакое другое описание не имело смысла. Сегодня, когда я вспоминаю этот настрой, я кое-что понимаю о силе метафизических систем.
