После этих учений я отправился домой на Рождество, затем снова в Кремс — за новым снаряжением, и потом снова на фронт. 2 января я записал (в том же дневнике, из которого только что цитировал): «Предпоследний день моего отпуска. Завтра мы уезжаем, чтобы вновь слиться с буйным хаосом, имя которому — война. Как долго еще она продлится? Остаются лишь воспоминания: о моих книгах, о моем отце, о всех вещах, которые я научился любить и которые теперь пристали ко мне и причиняют мне боль… Как легко было потешаться над традицией — этой заботой о вещах, которые давно себя изжили! Не я ли проповедовал: «Забудь своих родителей! Забудь семейные узы — они для тебя лишь помеха; думай о себе, о собственных целях, и попытайся их достичь, — и вот теперь это я — тот же человек, что, уезжая, не может выпустить из объятий отца, и даже крохотный предмет, который он держал в руках, трогает меня до слез. А что насчет моих книг? Всякий день я боюсь потерять их, и я не знаю, что почувствую, если они достанутся врагу… Надо учиться отказывать себе в простых удовольствиях, и война в этом смысле — великий учитель. Война проявляет сущность характера — многие наносные черты исчезают…» и так далее. Что за странная смесь подлинных чувств и пустой болтовни — милый мой! Тут не обошлось и без Ницше — я читал «Заратустру» и был очарован напыщенным стилем этой книги.
3 января мы сели в поезд, идущий на фронт. Мы сидели, ели и спали в вагонах для перевозки скота, с остатками соломы на полу. Однажды ночью я проснулся от странного чувства в области ластовицы: я обмочил штаны. Я разделся, высушил нижнее белье и снова отправился спать. Мы направлялись в Польшу, в район Ченстоховы. Там меня поставили во главе взвода велосипедистов. Я не пришел в восторг от этого назначения — до сего момента я никогда не ездил на велосипеде и, едва взгромоздившись на него, тут же упал. Вокруг стояли озадаченные солдаты — что же, это и есть наш предполагаемый лидер? Эту проблему решили русские — в один прекрасный день велосипеды оказались в их руках. За этим последовали две недели абсолютного хаоса. Беготня, отбой, постройка моста, переход моста, взрыв моста, разминирование, закладка мин, снова отбой и снова беготня. Я помню, как сидел в доме и читал книгу, окруженный беспокойными крестьянами; я опустил ступни в теплую воду в тот момент, когда в заднюю дверь дома вошли русские — все еще не понимаю, как мне удалось скрыться от них; помню, как спал в сарае и увидел русских через маленькую щель в стене, когда утром только открыл глаза; помню, как бежал через поле, спасаясь от пулеметного огня, а вокруг меня люди шлепались, словно мухи.
