— Не могу сказать, что мне было бы очень жаль, если бы они это сделали. — Айрис вздохнула и покачала головой. — Никому из нас здесь на самом деле не нравится, но ему нужна некоторая стабильность, Филип. Нужно какое-то время в одном месте, чтобы исцелиться.
— Знаю, — Корис потянулся через стол и нежно похлопал ее по тыльной стороне левой руки, — я знаю. И сделаю все возможное, чтобы убедить их и в этом тоже.
— Знаю, что ты это сделаешь.
Айрис улыбнулась ему, надеясь, что он не заметил страха за выражением ее лица. Она знала Филипа Азгуда. Несмотря на репутацию, которую некоторые приписывали ему, она знала, насколько он всегда был предан ее отцу, и сама безоговорочно доверяла ему. Возможно, даже больше, чем следовало бы, думала она иногда. Не потому, что она думала, что действительно существует какая-то вероятность того, что он предаст ее доверие, а просто потому, что, как всегда говорил ее отец, никто, кто сидел на троне или кто отвечал за поддержку того, кто это делал, никогда не мог позволить себе полностью доверять кому-либо.
Но была причина, по которой ее отец выбрал Кориса ее собственным опекуном и опекуном Дейвина. И отчасти эта причина заключалась в том, что, по крайней мере, в случае Филипа Азгуда он отменил свой собственный запрет не доверять слишком глубоко.
Именно поэтому они попытаются отделить нас от тебя, если узнают правду, Филип, — подумала она. — На данный момент они вполне могут поверить во все те истории о ваших собственных амбициях и зловещих мотивах, которые вы с отцом всегда поощряли. Но если они когда-нибудь поймут, в чем заключается ваша истинная преданность, что вы не готовы с радостью пожертвовать Дейвином ради собственной выгоды или выслужиться перед ними, вы станете потенциальной помехой, а не активом. И если это произойдет, Тринейр и Клинтан ни на мгновение не задумаются о том, чтобы объявить нас — или, по крайней мере, Дейвина — официальными подопечными совета викариев.
Она посмотрела на него через стол в свете лампы, изучая выражение его лица, и, по крайней мере, на мгновение почувствовала себя такой же молодой, какой ее считал весь остальной мир. Желая, чтобы она была еще достаточно молода, чтобы забраться к нему на колени, положить голову ему на плечо и позволить ему обнять ее страхи, пока он обещал ей, что все будет хорошо.
Но все больше никогда не будет «хорошо», и она это знала.
Не позволяй им забрать тебя у меня, Филип, — подумала она. — Что бы еще ни случилось, не позволяй им забрать тебя.
