— Дирижирую, как дура, — сказала она, прекратив. Ячейки сети замерли, четкие, словно нарисованные, а кожа внутри их оказалась небесно-белой.
— Какие у меня пальцы худые, — прошептала Мишата и коснулась пальцем носа, — и холодные. А может, это нос холоден, не понять.
И, протягивая вперед ладони, она двинулась прочь из тени. Рука освободилась первая, а затем и вся сеть соскользнула с Мишаты и, совершенно целая, осталась лежать на полу — Мишата же стояла у ступеней.
Здесь она сняла сапоги и на мягких цыпочках начала подъем. Босые ноги еле слышно поплескивали по камню. Оглянувшись, Мишата увидела за собой мокрые следы.
— Промокли, — сказала она. — Просила ведь Серого запаять сапоги, но забыла, и он забыл.
Возле первой же двери Мишата поставила сапоги и осторожно повернула ручку… Дверь приоткрылась. Подхватив сапоги, она шагнула и спиной затворила дверь.
Стало темно, но в дали коридора стояло немного прямоугольного света. Пахло подгорелой едой, краской, смазкой. Вдоль стен выстроились резиновые боты, висела заляпанная одежда… Звукам было тут тесно, они не получали эха и сразу гибли от глухоты — так что Мишата осторожно обулась. Обулась и ранец опять надела.
Потом пошла по коридору, заглядывая в двери справа и слева.
Все комнаты были заняты, и очень плотно. В первой земляки спали прямо на полу, укрывшись старыми тулупами, выставив на воздух штопаные ступни. В других местах сидели по двое-трое на кровати и угрюмо пировали. Бормотанье, кряхтенье и рыки раздавались повсюду. Тесный для горла, удушливый воздух брел из дверных щелей.
Растерянная Мишата дошла до конца коридора. Последняя комната оказалась пустой. Здесь горела кислая лампочка. Мишата, усталая, присела на стул возле входа.
Из трубы в обугленную кастрюлю накрапывала вода. Менее грязная посуда высилась в шкафу с полуоткрытой дверцей, чья тень, разрастаясь до невероятности, погружала во мрак полкомнаты, а далее стоял пустынный стол с хлебной крошкой и горелой спичкой и целая стена липких, блестящих банок, а за ними черное окно, где все отражалось в обратном порядке и оканчивалось бледным лицом Мишаты.
Посидев, она подошла к посуде и взяла оттуда чайник без крышки, с водой на дне; обняв чайник, стала пить его хмурую воду и пила так долго, что вспомнила почти весь прошедший день.
Потом тихонько поставила чайник и новыми глазами осмотрелась вокруг.
Это была единственная незанятая комната. Здесь можно было лечь у стены. И под столом довольно места. Но совсем не хотелось, несмотря на большую усталость. Не хотелось тут спать совершенно.
