Солкис невольно оправдывался, пересказывая события сегодняшнего дня Ульрике. Ему было стыдно за свои действия, он не хотел посвящать в грязные делишки супругу, но не мог больше сдерживаться. Требовалось высказаться, нужно было успокоить грызущую душу совесть, он остро нуждался хоть в каком-нибудь утешении.
— В конце концов, никто же не собирается причинять беременной женщине вред! Её просто поддержат под присмотром в домике на окраине Пещеры ремёсел, а как только заварушка закончится, отпустят к любимому мужу. Я строго-настрого запретил подчинённым трогать гномиху даже пальцем! Сказал, что если волос с неё упадёт, накажу всех так, что место живого на них не останется!
Расхрабрившийся Солкис уже и сам верил в силу своих обещаний. Отвага сытого желудка и безопасная обстановка делали своё дело.
— Почему им можно держать в заложниках мою жену, а я пользоваться такими методами не могу? Почему я должен ставить жизнь супруги выше спокойствия незнакомого гнома? Почему мне следует рисковать самым дорогим в жизни ради навязанных представлений о морали и нравственности?! Ну так, почему?
Одиночество так же необходимо разуму, как воздержание в еде — телу, и точно так же гибельно, если оно слишком долго длится.
Люк де Клапье де Вовенарг
Это было одно из тех помещений дворца, куда обычному гному вход был заказан, причём для его же собственного душевного и физического благополучия. Уже на подходе к всегда закрытым дверям начинал сгущаться неприятный душок ужаса и отчаяния, предостерегая любопытных от знакомства с таинствами, происходящими в комнате. У тех, кто всё-таки решался войти, дыхание перехватывало, многие расставались с драгоценной пищей, вошедшей в чрево за завтраком. Что ни говори, помещение для пыток не место для неженок.
Кровь, моча, начинающееся разложение — привычные для любого дознавателя запахи перемешивались, создавая ни с чем не сравнимый аромат. Импер вдыхал его не раз и не два, когда только-только приступил к исполнению обязанностей на своей прошлой должности в королевских темницах, но в отличие от менее умственно одарённых коллег не находил в нём ничего возбуждающего. Ему было безразлично ощущение абсолютной власти над пытаемым гномом, он рассматривал процесс добычи сведений как рутинное дело, которое нужно выполнить максимально качественно с точки зрения полученной информации, а не физического и морального уничтожения осуждённого. И быстро обнаружил, что равнодушно произнесённые зловещие намёки вкупе с вкрадчивыми доверительными обещаниями попавшему в беду гному развязывают язык куда лучше, чем калёное железо и другие приспособления.
