По указанию отца Вольф взгромоздил черный цилиндр на каминную полку — надо полагать, здесь Томми до него не доберется — и на всякий случай закрепил выключатель в холостом положении двумя отрезами клейкой ленты. Профессор тем временем установил картину с леопардом на стул с высокой спинкой у стены.
Дневная суета окончательно прогнала все тревожные мысли насчет опасностей старого дома и душевного здоровья Кассиуса (или вытеснила их в отдаленные, сумрачные уголки сознания). Вольф прокатил Терри с сыном по округу Сонома — через Лунную долину и музей Джека Лондона, — а потом провел под густой сенью деревьев к опаленным пламенем руинам Волчьего дома[2]. Томми пошутил, что это «папин дом», а Вольф в ответ пообещал сынишке показать завтра настоящих волков в парке Золотые Ворота.
Позднее Вольф пришел к выводу, что именно в этот день Лони взбрело в голову уехать обратно в колледж; на следующее утро ее точно не было среди тех, кто выслушивал рассказ Кассиуса, которому приснился Эстебан с гигантским пауком (но Тилли Хойт была — приехала рано и поспела к завтраку). Еще в этот день погодная служба сообщила по радио, что над северной частью Тихого океана формируется буря, которая пойдет на юг, в направлении Сан-Франциско.
* * *
Свой рассказ о чудном сновидении Кассиус сопровождал возбужденной и какой-то нервической болтовней на разные сторонние темы. Профессор выглядел слегка утомленным, как будто ночной сон не позволил ему отдохнуть и теперь он пыжился изо всех сил, стараясь утаить это обстоятельство. Вольф даже впервые задумался, а не устал ли его отец принимать гостей.
— Обычно сны мне не снятся, — начал наконец Кассиус, — так, всякие мимолетные обрывки, я вроде говорил Терри, но этой ночью я видел самый настоящий сон. Это ты виноват, Вольф, заставил залезть на чердак и порыться в добре Эстебана, о котором я и думать забыл. — Он кивком указал на черный цилиндр и на залитую искрящейся зеленью картину с леопардом. — Да, малыш Томми, твой папа, можно сказать, наслал на меня сновидение. — Кассиус наморщил нос и с комическим ужасом покосился на Вольфа. — Хотя нет, все не так было, да? Это я тебе рассказал и отвел тебя наверх. Моя вина, признаю. Видишь, малыш Томми, твоему дедушке нельзя верить, он такой старый, что ничего не помнит.
Ладно, вот что мне приснилось. Я стоял на чердаке, у фасадного окна, которое почему-то превратилось во французское окно девяти футов высотой и с желтыми шелковыми занавесками. В руке у меня был глубокий стакан с киршвассером. Увы, милая, — профессор повернулся к Терри, — во сне я иногда пью спиртное. Одно из немногих оставшихся мне удовольствий. Порой я пробуждаюсь и чувствую себя под хмельком после сна — так приятно…
