— У каждого своя судьба. Ты помогал им. Считай, исполнил их заветное желание.
Он замолчал.
После долгих раздумий спросил:
— Ты правда веришь мне?
Я утвердительно кивнул головой.
Он опустил голову, потом вскинул ее, словно решившись на что-то. Открыл рот, но так ничего и не произнес.
— Ты не думал о том, чтобы вернуться в Китай? — спросил я, озираясь кругом.
Опустились вечерние сумерки. Луч света, скользивший по комнате, погас. Ажан подвинулся и включил лампу. Она выглядела как масляная, но на самом деле внутри была неяркая электрическая лампочка. Ее свет, пробиваясь сквозь пыльный стеклянный плафон, отбрасывал полукруг на стене.
— Приехал, разве смогу уехать? — голос Ажана был тихим, словно он говорил сам с собой.
Он выдвинул ящик и вытащил из него блокнот. Полистав страницы, осторожно вынул из него фотографию и передал мне.
Фото было черно-белым, явно сделано много лет назад, кое-где пожелтело. На фотографии была женщина в старинном одеянии, у нее были яркие глаза и высокий лоб.
Ажан сказал:
— Я приехал из-за нее.
— Мы познакомились, когда я поступил в труппу, — сказал он, не дожидаясь моего вопроса. Глаза Ажана глядели в пустоту. — В тот год я только закончил театральное училище, а она была в нашей труппе самой популярной исполнительницей партий хуадань — юных красоток. Говорили, что она из уезда Юйяо в провинции Чжэцзян, перешла к нам из уездной труппы. Когда она только поступила, многие, кто имел специальное образование, были против нее, говорили, что она дикарка. Но через месяц-другой никто слова против нее не мог сказать. Если она исполняла главную партию, успех был ошеломительным, овация за овацией. Если она пела, перемежая арии речитативом, «Оплакиваю облетевшие цветы»[22], ее пение вызывало у всех слезы. Если надевала головной убор и украшала волосы — вылитая Чжо Вэньцзюнь[23].
Тут Ажан забрал из моих рук фотографию и стал внимательно ее разглядывать. Он легонько погладил ее пальцем и продолжил:
— Она тогда пела на сцене, а я — я слушал под сценой. Слушал, как она поет «Изумрудную шпильку», «Партии и клики»[24], и не мог наслушаться. Заслушивался так, что забывал про свои собственные репетиции, за что мне попадало от руководителя труппы. Я думал тогда: «Наступит ли когда-нибудь день, когда я смогу спеть с ней вместе на сцене?» Но понимал, что это всего лишь пустые грезы. Как она может обратить внимание на меня, желторотого юнца?
Однажды, готовясь отметить годовщину труппы, мы репетировали «Карп-оборотень». Незадолго до выступления актер, который пел партию Чжан Чжэня, получил травму. И вдруг меня поставили его подменить. Она взглянула на меня и говорит: «Этому ребенку только молодых чиновников играть, не подходит он для роли». Не знаю, откуда у меня взялась такая смелость, но я попросил: «Позвольте мне попробовать».
