Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни | страница 77
Даже ура-оптимизм есть не что иное, как извращение посыла, некогда переживавшего лучшие дни: невозможности ждать. В уповании на развитие техники социальные изменения представали как непосредственно грядущие, как осязаемая возможность. К концепциям, привязанным к протяженным периодам времени, к оговоркам, к обстоятельным мерам по воспитанию населения относились с подозрением, полагая, что они отступают от цели, о которой заявляли. В ту пору в оптимизме, сопоставимом с презрением к смерти, выражалась автономная воля. От всего этого осталась одна оболочка, вера в мощь и величие организующего начала как такового, не предполагающая готовности к собственным действиям, даже, можно сказать, пропитанная разрушительной убежденностью в том, что хотя спонтанность уже и невозможна, но в конце концов Красная армия победит. Постоянный контроль за тем, чтобы каждый соглашался, что в конечном счете всё обойдется, заставляет подозревать во всех, кто этому не поддается, предателей и пораженцев. В сказках выбиравшиеся на поверхность жабы-жерлянки считались предвестниками большой удачи. Сегодня же, когда отказ от утопии так же схож с ее осуществлением, как Антихрист с Утешителем, «жаба» стала ругательным словом{189} среди тех, кто сам находится внизу. Левый оптимизм вторит обманчивому буржуазному суеверию, согласно которому не стоит малевать черта на стене, а стоит мыслить позитивно. «Если кому не нравится этот мир, пусть поищет себе получше», – вот обиходное выражение социалистического реализма.
74. Мамонт. Несколько лет тому назад в американских газетах писали об обнаружении хорошо сохранившегося динозавра в штате Юта. Подчеркивали, что данный экземпляр явно пережил своих сородичей и на миллионы лет моложе, чем все особи, найденные до сих пор. Подобные новости, равно как и отвратительно смешная мода на Лохнесское чудовище или фильм о Кинг-Конге, являются коллективными проекциями монструозного тотального государства