Процессия прыгунов в Эхтернахе{137} не представляет собой шествование мирового духа; ограничение и сдержанность не представляют собой изобразительные средства диалектики. Скорее, она движется сквозь крайности и за счет крайней последовательности заставляет мысль менять направление вместо того, чтобы ее фиксировать. Рассудительность, запрещающая заходить во фразе слишком далеко, чаще всего есть лишь инструмент общественного контроля и тем самым – оглупления.
Следует относиться скептически к особенно полюбившемуся упреку в том, что текст или определенная формулировка «слишком красивы». Робкое благоговение перед сутью дела или даже перед страданием лишь слегка рационализирует rancune[33] по отношению к тому, кому в опредмеченной форме языка невыносимы следы происходящего с человеком, следы унижения. Мечту о наличном бытии, лишенном позора, которую отражает языковая страстность, если уж не позволяется расписывать эту мечту на уровне содержания, пытаются злобно удушить. Писатель не должен идти на поводу у тех, кто различает красивые и содержательно точные выражения. Он не имеет права ни доверять в этом озабоченному критику, ни позволять самому себе так поступать. Если ему удается целиком выразить именно то, что он имеет в виду, это прекрасно. Красота выражения ради самого выражения ни в коем случае не «слишком красива»: она орнаментальна, ремесленна, уродлива. Однако всякий, кто под предлогом самозабвенного служения делу пренебрегает чистотой выражения, неизменно предает и само дело.
Складно скроенные тексты похожи на паутину: плотную, концентрическую, прозрачную, ладную и прочную. Они затягивают в себя всякую тварь. Метафоры, стремительно проносящиеся сквозь них, становятся их питательной добычей. Материал сам летит в них. О стройности концепции можно судить по тому, вовлекает ли она в себя цитаты. Там, где мысль распахнула одну клетку действительности, она должна без всякого насилия со стороны субъекта проникнуть в следующую. Мысль доказывает свою связь с объектом, как только на ней начинают выкристаллизовываться другие объекты. В свете, который она проливает на определенный предмет, начинают блистать другие.
В своем тексте писатель устраивается как дома. Как он создает беспорядок, перетаскивая из комнаты в комнату бумаги, книги, карандаши и рабочие материалы, так же он ведет себя и в мыслях. Они становятся для него предметами мебели, на которых он сидит или лежит, устраивается поудобнее или, наоборот, приходит в негодование. Он нежно их поглаживает, изнашивает их, приводит в беспорядок, переставляет и разрушает. Тот, кто лишен родины
