.
44. Постсократикам. Для интеллектуала, собирающегося заняться тем, что прежде звалось философией, нет ничего более неподобающего, чем желание оказаться правым в дискуссии, если не сказать – в аргументации. В самом по себе желании оказаться правым, даже в своей утонченнейшей логико-рефлексивной форме, выражен тот дух самосохранения, развеять который как раз и составляет задачу философии. Мне знаком был некий господин: он по очереди приглашал к себе всех светочей из области теории познания, естественных и гуманитарных наук, обсуждал с каждым из них по отдельности свою систему, и только когда никто уже не отваживался выдвигать аргументы против ее формализма, счел ее просто-напросто эталонной. Кое-что от подобной наивности по-прежнему повсеместно присутствует там, где философия хотя бы издалека смахивает на попытку убеждения. В основе такого убеждения лежит предпосылка universitas litterarum[27], априорного согласия умов, способных общаться друг с другом, а вместе с тем и весь конформизм в целом. Если философы, которым, как известно, всегда нелегко давалось хранить молчание, вступают в беседу, то им следовало бы изъясняться так, чтобы они постоянно были неправы, но неправы таким образом, что уличали бы в неистинности оппонента. Важнее всего было бы располагать не такими знаниями, что абсолютно правильны и непоколебимы, – таковые неизбежно сводятся к тавтологии, – а такими, по отношению к которым вопрос о правоте сам себе выносит приговор. – Тем самым, однако, стремишься не к иррационализму, не к выдвижению произвольных тезисов, оправдываемых верой интуиции в откровения, а к ликвидации различия между тезисом и аргументом. С учетом этого мыслить диалектически означает, что аргумент должен обрести радикальность тезиса, а тезис – содержать внутри себя полноту своего обоснования. Все переходные понятия, все связи и вспомогательные логические операции, которые не содержатся в самом существе дела, все вторичные выводы, не насыщенные опытом познания предмета, должны отпасть. В философском тексте все высказывания должны быть одинаково близки центральному высказыванию. И хотя Гегель никогда не говорил этого прямо, весь его метод в целом свидетельствует именно о такой интенции. Раз она не признает «первичного» высказывания, то, строго говоря, не должна признавать «вторичного» и «производного», и понятие опосредования она из формальных промежуточных определений переносит в само существо вещей, тем самым стремясь преодолеть различие между ними и опосредующим, внешним по отношению к ним мышлением. Границы, которые в философии Гегеля сохраняются относительно реализации такой интенции, суть одновременно границы ее истинности, а именно остатки prima philosophia
