{82}, где, преисполнившись уничижительной мудрости видавшего виды старика, Фрейд цитирует коммивояжерскую сентенцию о небе, которое нам следует оставить ангелам и воробьям{83}, представляет собой параллель к пассажу из Введения в психоанализ, где он в ужасе предает анафеме принятые в обществе практики извращений{84}. Те, кто испытывает одинаковое отвращение к удовольствию и к небесам, и в самом деле более всего пригодны быть объектами: пустоту и механическое поведение, которые столь часто наблюдаются у пациентов, успешно прошедших анализ, следует отнести не только на счет их болезни, но и на счет их излечения, ломающего то, что оно освобождает. Восхваляемый в терапии перенос, решение проблемы которого неслучайно является главной целью аналитической работы, эта изощренная ситуация, когда субъект добровольно и зловеще осуществляет то же перечеркивание самого себя, какое ранее счастливо-недобровольным образом вызывала самоотдача{85}, уже является схемой рефлекторного поведения, которое в следовании за вожаком вместе с духом ликвидирует и предавших его аналитиков.
38. Приглашение на танец. Психоанализ любит ставить себе в заслугу то, что он возвращает людям нарушенную невротическим заболеванием способность наслаждения. Как будто самого по себе выражения «способность наслаждения» недостаточно, чтобы наиболее чувствительным образом снизить эту способность, если таковая существует. Как если бы то счастье, которое обязано собой спекуляциям на тему счастья, не было противоположностью счастья, еще одним вторжением институционально спланированных моделей поведения во всё уменьшающуюся область опыта. Какого состояния должно было достичь господствующее сознание, чтобы явную пропаганду страсти к расточительству и веселья под брызги шампанского, дотоле свойственных лишь посольским атташе в венгерских опереттах, со зверской серьезностью стали возвышать до максимы правильной жизни. Ведь предписанное счастье в итоге так и выглядит; и чтобы причаститься его, осчастливленный невротик должен отказаться от последней толики разума, оставшейся у него после вытеснения и регрессии, и ради психоаналитика без разбору восхищаться пошлым фильмом, дорогими, но невкусными блюдами во французском ресторане, приличным drink и дозированными половыми отношениями в виде секса. Шиллеровское восклицание «Как прекрасна жизнь!»{86}, изначально представлявшее собой папье-маше, превратилось в идиотизм с тех пор, как его раструбили на весь свет, вторя вездесущей рекламе, в сигнальные костры которой подбрасывает дровишки и психоанализ, хотя он и способен на большее. Поскольку люди сплошь и рядом слишком редко, а вовсе не слишком часто тормозят себя
Книги, похожие на Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни
